В стальных грозах - стр. 30

1 марта, когда я с рядовым ландвера Икманом (он вскоре погиб), стоял за брезентовым пологом, прямо рядом с нами рванул снаряд. Осколки, к счастью, нас не задели, пролетели мимо. После, осмотрев брезент, мы увидели, что эти куски железа, чертовски длинные и острые, буквально исполосовали его. Такие начиненные картечью снаряды мы называли погремушками; они подлетали неслышно, образуя тучу осколков, которая вдруг со свистом кишела вокруг.

14 марта прямым попаданием 150-миллиметрового снаряда накрыло соседний участок справа; в результате трое солдат были тяжело ранены, а еще трое – убиты. Один просто исчез, второй обгорел до черноты. 18-го возле моего блиндажа осколком снаряда ранило часового – ему распороло щеку и оторвало кончик уха. 19 марта на левом фланге тяжелое ранение в голову получил рядовой Шмидт-второй. 23 марта справа от моего блиндажа от ранения в голову погиб рядовой Ломан. Вечером того же дня мне доложили, что вражеский патруль подобрался к проволочным заграждениям. Я взял с собой несколько человек и проверил позиции; мы никого не обнаружили.

7 апреля на правом фланге осколком разрывной пули был ранен в голову рядовой Крамер. Ранения такого рода случались нередко, поскольку даже при касательном попадании английские боеприпасы разлетаются на множество осколков. Во второй половине дня территорию возле моего блиндажа обстреляла тяжелая артиллерия. Разбило световую шахту, и при каждом попадании в отверстие градом сыпались комья закаменевшей глины, что, правда, не помешало нам пить кофе.

Потом у нас была дуэль с неким храбрецом-англичанином, голова которого виднелась над кромкой окопа в сотне шагов от нас; он чрезвычайно метко стрелял по амбразурам, сильно нам досаждая. Я и еще несколько наших ответили на огонь, но по нашей амбразуре тотчас ударила метко направленная пуля, запорошив нам глаза песком и оцарапав мне шею мелким осколком. Но мы не сдавались – быстро прицеливались, стреляли и снова прятались. Одна неприятельская пуля попала в винтовку рядового Шторха, не меньше десяти осколков впились ему в лицо и вызвали нешуточное кровотечение. Следующий выстрел выбил изрядный кусок глины из амбразуры, еще один разбил зеркало, с помощью которого мы вели наблюдение, но все же мы были довольны, потому что после нескольких удачных попаданий в бруствер прямо у его лица, наш противник бесследно исчез. Я сделал еще три выстрела и разнес защитный щиток, из-за которого все время появлялся этот буйный парень.

9 апреля над нашими позициями опять кружили на малой высоте два английских аэроплана. Весь личный состав высыпал из блиндажей и принялся беспорядочно палить в воздух. Не успел я сказать лейтенанту Сиверсу: «Только бы не проснулась фланкирующая батарея!» – как вокруг засвистели железные осколки и мы рванули в ближайший туннель. Сиверс задержался у входа; я посоветовал ему отойти подальше, и тут – ба-бах! – дымящийся осколок величиной с ладонь врезался в сырую глину прямо у его ног. Жа́ру добавили шрапнельные снаряды, чьи черные шары с грохотом рвались у нас над головой. Одного солдата ранило осколком в плечо; осколок был не больше булавочной головки, но причинял сильную боль. В отместку я бросил в английский окоп несколько «ананасов», пятифунтовых метательных гранат, формой напоминавших сей изысканный фрукт. Пехота соблюдала негласное соглашение – ограничиваться ружейным огнем, а за применение взрывчатки усиливать его вдвое. К сожалению, обычно боеприпасов у противника было предостаточно, так что он держался дольше.