В Петербурге летом жить можно… - стр. 27
– Доброе утро, – произнес я несуществующим голосом. Потом откашлялся и сказал, обращаясь к маме: – Ты заметно продвинулась.
– Я заметно продвинулась, да, – ответила она, – а отец даже успел умереть, пока ты дрых!
Отец виновато посмотрел на меня и включил телевизор. Появилась настроечная сетка. Он покрутил по очереди ручки контрастности, яркости, частоты кадров…
Я ушел на кухню.
Следом за мной плавающей походкой вошел отец. Он делал вид, что хочет чего-нибудь перекусить. Стало быть, в холодильнике мерзли невостребованные запасы сивой жидкости.
– Какой сегодня день? – спросил я.
– Ты меня спрашиваешь? – обиженно откликнулся отец. Он уже нарезал сало с аппетитной мясной прослойкой. Сивая жидкость уютно покачивалась в барочной архитектуре рюмок.
– Ну, будем, – сказал я, помогая преодолеть мучительную паузу.
– С пробуждением, – благодарно и серьезно поддержал отец, как будто мы обмывали кубометр дров.
– Мать что-то нервная стала, – сказал я.
– Будешь тут нервной, – ответил он неопределенно.
– Ну, давай, – сказал я, поскольку рюмки, не выносящие, как видно, пустоты, уже опять раскачивали перед нами два окна.
– Давай, – согласился отец.
– Я, знаешь, тоже не в Пицунду уезжал, – сказал я внезапно, подражая невольно обиженной интонации отца.
– Ох, господи, спаси! – вздохнула в комнате мать.
– Ты не сердись на нее, – сказал отец. – Она ведь тоже… Ее ведь тоже уже нет.
– Как? – вскрикнул я.
– На следующий день. Даже меня собрать не успела.
– Ах, ну да, – взвыл я, – меня вы уже дождаться не могли. У вас ведь любовь до гроба и дальше.
– Ты уже взрослый, – сказал отец, как говаривал маленькому.
– Давай, если там есть еще, – попросил я.
– Все, – сказал отец. – Позвони жене.
Он достал из хлебницы трубку и позвал.
– Настя!
– А если я не Настя? – услышал я кокетливый голос жены.
– Настя, с тобой муж говорить будет.
– Здравствуй, Настя, – сказал я.
– Здравствуй. С пробуждением.
– Спасибо. Но это мы, в общем, уже отметили.
– Ах, вы уже отметили!
– А ты как думаешь! Я все же не в Пицунду ездил. Ты вообще больше ни о чем не хочешь спросить? Только это тебя волнует?
– А ты больше ни о чем не хочешь спросить? – обиделась в свою очередь Настя.
– Я спрашиваю, – сказал я. – Спрашиваю. Только о чем?
– Ну, хотя бы об Алике.
– Я так и думал, что ты завела себе какого-нибудь Алика.
– Алик – твой сын, – сказала Настя грустно. – Ему пять лет.
– Что? – заорал я. – Я хочу видеть своего сына.
– Это можно устроить, – сказала Настя спокойно. – Я дам адрес. Спросить тетю Федору. Не забыть отравить злую собаку.
– Что ты мелешь! – вскричал я.
– Скажи, что ты воскрес, и не трогай, пожалуйста, набор польского шампуня, который стоит в ванной.
– Я не пью шампунь, – сказал я глупо.
– Кто тебя знает…
– Настя, давай встретимся!
– Встретимся, – вздохнула Настя. – Конечно, встретимся. Только сейчас у меня разведен хлорофос.
– А не можешь ты еще на немного оставить своих клопов и примчаться ко мне, пахнущая хлорофосом?
– Что ты – их же тучи! – воскликнула Настя. – Как в анекдоте, помнишь: «Выносил я тахту, да они ее принесли обратно», – Настя засмеялась, – так вот у меня примерно такая же история.
На меня пахнуло беспросветным, родным, затягивающим в омут счастьем, которое покинул я шесть лет назад.
– Позавчера только из Крыма, не могу еще в эту жизнь включиться, – по-домашнему жалуясь, сказала Настя.