Тропой из лисьих следов - стр. 22
Нонека тоже прислушалась к её истории, но пока была в своих мыслях, прослушала больше половины. Перевела взгляд на только недавно пустой стол и, к своему удивлению, увидела перед собой чашку сенча и несколько видов вагаси14, каждых сразу по несколько штук. А каннуси был явно не беден и накрыл для гостей очень даже представительский стол. Здесь были и пирожки кинцуба с начинкой из анко15, три ёкана16 идеально ровных, насыщенного янтарного цвета, ботамоти17 и тарелка с более привычной Нонеке сёгато18, за которую сразу же взялась кицунэ.
– Да… Люди молятся Инари-сама, а сами только и делают, что усложняют жизнь её посланникам! – стал вздыхать старый каннуси.
– Ну, люди ведь не со злым умыслом, Кахори-сан, – вступилась за людской род Кипаяма, хотя минуту назад обвиняла их во всех смертных грехах, в том числе и в своих бедах. – Их становится всё больше, а места на Хоккайдо не так и много. Жаль только, что от большого количества народу, почестей Инари-Ками-сама стали воздавать отнюдь больше, а даже меньше.
Кицунэ заела своё горе ещё одним кусочком сёгато, и на этом имбирь закончился. Нонека, всё ещё боясь притронуться к угощениям, не успела попробовать даже кусочек.
Когда всё же молодая кицунэ осмелилась вкусить что-нибудь помимо чая, на столе осталось лишь несколько ботамоти и один кубик ёкан. Девушка взяла последний, чтобы распробовать. И сразу же почувствовала приятный сладковатый бобовый привкус, тёртую спелую клубнику совсем без косточек, как если бы кто-то заранее достал их из ягод.
– Как вам угощения, кицунэ Нонека? – спросил каннуси. – Наша Кипаяма так изголодалась, что не знает меры.
– Извини, Кахори-сан. Жизнь вдали от людей отучила меня от всяких манер. Даже перед тем как представиться, я принялась рассуждать, как правильно называть нашу Нонеку-тян.
Девушка невольно улыбнулась, ведь Кипаяма сама того не подозревая, назвала её тян, и с таким выражением, будто считала её своей дочерью. Кицунэ не обратила на улыбнувшуюся ученицу никакого внимания, а лишь подвинула к ней поближе немногие оставшиеся угощения.
– А ты всё же постарел, каннуси-сан. Как твоя жена, Сакоёки? Здорова ли, может, ей нужна дополнительная Ки для лечения слабых колен?
– Годы берут своё. А Сакоёки… уже как два года похоронена на кладбище Хирагиси. Ушла она спокойно, без боли. Даже улыбнулась на прощание, – затрепетал голос старца, и вдруг по его сморщенной от натянутой улыбки щеке прокатилась крошечная слеза.
– Я слишком долго не посещала тебя. Прости, дорогой Кахори-сан. Соболезную твоей утрате. Замолвлю слово за неё перед Инари-сама… Да, я слишком редко навещала твою семью, а в последние годы так и вовсе позабыла про твой храм.
Прежде витавшее радостное, почти праздничное настроение, которое можно застать в храме во время ежегодного мацури в честь Инари-Ками, теперь сменилось на скорбь и ощущение безвозвратной утраты. Было похоже, что покойная Сакоёки была в хороших отношениях с Кипаямой, раз последняя делилась с ней своей Ки, оттого кицунэ резко сняла улыбку с лица. Теперь оно стало фарфоровым, почти кукольно-бледным, без капли прежнего румянца и жизни.
Желание попробовать предложенные угощения у Нонеки полностью пропало, как и допивать чай, хотя это считалось очень невежливым. Ей захотелось поскорее уйти отсюда, так как горе Кипаямы в виде ощутимой Ки разлилось по маленькому домику Каннуси. И вдруг Нонека вспомнила, что прошло уже довольно много времени и сейчас за последними воротами тории её ждёт муж вместе с детьми и Джуни-саном.