Тень ликвидности - стр. 34

Зазвонил домофон. Один короткий, как вздрагивание. Она подошла: «Да?» – «Кира Игоревна?» – мужской голос, вежливость со скобками. «Да». – «К вам консьерж. На первом – письмо, просили лично». Вежливость – любимая форма давления. Она спустилась не сразу. Сначала поставила чашку в раковину, протёрла стол, выключила свет – мелочи, которые дезаминируют страх. Вид в зеркало в коридоре – обычное лицо человека, который делает то, что выбрал.

На первом никого, кроме ночного дежурного: худой, в свитере, глаза – из тех, кто видит больше, чем должен. На стойке действительно лежал конверт – белый, без логотипа. «Под роспись», – сказал дежурный, смущённо. «От кого?» – «Не сказали. Оставили, когда вы уходили…»

Она расписалась – не потому что приняла, а потому что бумага любит порядок. Открыла конверт уже в лифте. Внутри – карточка, открытка из дешёвого набора: зелёные панели солнечной фермы, идеально ровные, идеальный голубой фон. На обороте – три слова и цифры: «Лояльность вознаграждается. 14:00. Ср.» Почерк – тонкий, решительный. Внизу – прилипшая к бумаге блёстка, как соринка. Кира усмехнулась. Открытка была нарочно глупой, как улыбка, которую долго репетировали. Она положила её в мусорку возле лифта, не мятая – пусть её красивость переживёт мусор. Дверь лифта захлопнулась вежливостью.

Дома она открыла окно. Холод прошёл по коже – как чужая рука. Кира закрыла глаза, произнесла вслух: «Мария». Имя прозвучало простой ноткой. Иногда ноты – лучше документов.

Ещё через пятнадцать минут телефон вспыхнул не сообщением – вызовом. «Шумский». Кира взяла, не давая трубке набрать силу.

– Да, Сергей Ильич.

– Вы дома? – спросил он, будто от этого зависел тикет.

– Дома.

– Прекрасно. Хотел убедиться, что вы отдыхаете. У нас с утра будет небольшой сбор – «утренняя планёрка» для финализации «окна П». – Он произнёс «окно П» так буднично, что буква не успела превратиться в символ. – Вас просили… – пауза, – не приходить. Мы не сомневаемся в вашей компетенции, но… вы понимаете.

– Понимаю, – сказала она. – Есть планы, которые лучше завершаются без лишних глаз.

– Благодарю за понимание, – сказал он. – И, Кира… – голос стал почти живым, – берегите себя. Вы – хороший специалист.

– Спасибо, – ответила она. – Постараюсь остаться человеком.

Она отключилась, не дожидаясь стандартной формулы. Положила телефон лицом вниз. «Не приходить» – это тише, чем «не вмешиваться», но дыхание у них одно.

В этот момент в стене – через кухню, через батарею – пробежал едва слышный электрический шёпот. Не звонок, не вибрация – город плюнул искрой. Кира взяла пальто, вышла на лестничную площадку, задержалась, прислушалась. Тишина отвечала тихо, но уверенно: «всё нормально». Она вернулась, закрыла на один оборот замка, второй оставила свободным. Иногда замок тоже должен иметь право на «опциональность».

Она включила ноутбук – не рабочий, личный, у которого нет друзей. Напечатала файл «для себя»: «Служебная записка (черновик, не отправлять)». Ниже – заголовок: «О рисках «опциональности» раскрытий в контексте СКЗ». Написала абзац о том, что «опциональность» – это распылённая ответственность, что «канал М» – эвфемизм молчания, что «корректировка NTP» под окна – материал для стендапа в суде. И под конец поставила маленькую фразу: «Я, Кира Л., не соглашаюсь задним числом». Сохранила файл на флешку цвета никому-не-нужного синего, вынула, положила рядом с монетой. Пусть лежат рядом: металл, пластик, бумага. Три состояния одной вины.