Тень Карпатской ночи - стр. 5

Руксандра наблюдала за нами издалека, её глаза тревожно блуждали между нами, и я понимала: она видит больше, чем я, знает, какой огонь горит в Думитру, и старается защитить меня, не дать сгореть. Её строгий взгляд был одновременно предупреждением и защитой. "Он уже не мальчик, Каталина, – повторяла тетушка бесчисленное количество раз, – кровь у него горячая, тело своё требует. Да и дом пора свой заводить – пусть не морочит голову тебе".

Я невольно облизываю губы, сжимая ноги и клоня голову в другую сторону.

Руксандра давно ворчит: "Кузнец – хоть и надежен, да для тебя тесно будет в Кыртице". Она всё норовит присмотреть мне мужа из соседних сёл или у знакомых купцов, что проезжают с обозами. Говорит, мол, "умна ты и пригожа, не ковать тебе вечно в дыму железо рядом с Думитру, а дом покрепче нужен". Я слушаю её и молчу, ибо знаю: тетушка мечтает лучшую долю для меня выторговать.

Отвожу взгляд к реке, пока солнце неторопливо подкрадывается к горизонту, окрашивая серый небосклон предрассветным румянцем.

Вероника часто вечерами спускалась к реке сама, садилась на камни и смотрела на подтянутую фигуру кузнеца, когда тот, потный и уставший, возвращался домой после работы. Сердце её трепетало – тихо, но настойчиво, – и вместе с тем она понимала, что Думитру никогда не заметит её по-настоящему. Он был недосягаемым идеалом, источником восхищения и тихих мечтаний. Вероника не знала, как управиться с этим чувством, с этим притяжением, что рождалось внутри, но не исчезало. В девичьей душе, полной надежд и суеверий, она растила веру, что любовь кузнеца поддастся ее усилиям.

Иногда, стоя у воды и глядя на уходящий свет, она шептала в темноту старые заговоры и тайные слова, словно пыталась убедить мир – и себя – что однажды сердце кузнеца ответит ей. Надеясь, что на следующее утро её судьба изменится, и Думитру отдаст ей свое сердце.

Но сердце верного кузнеца было моим.

Пожалуй, я сбежала бы с ним, даже в тот же Бухарест; не пугал меня гнев Руксандры, не страшили бы тяготы и трудности. Но… Но я не могла. Не могла по той простой причине, что, несмотря на все свои мечты и желания, в глубине души я знала: если уйду, то часть меня останется здесь. В Кыртице, среди этих влажных лесов, за туманным горизонтом, среди молчаливых горных вершин и блуждающих ночами суеверий.

Я кладу руки на колени, расправляю грубую ткань расшитого платья. Закрываю глаза, прислушиваюсь к миру. Дед Михай колет дрова. Где-то ржет лошадь. На постоялом дворе открываются ворота. И так спокоен предрассветный час, что не хочется даже шевелиться. Дурные мысли и сомнения растворяются в тумане, и мне верится, что жизнь сама сплетет судьбы нужными нитями.

– Каталина! – раздается голос тетушки, и я вздрагиваю. – Каталина! – проносится по округе. Несколько псов начинают выть в ответ, где-то хлопает дверь.

А я, подобрав подол платья и схватив букетик, бегу с холма вниз. Скорее к тетушке, пока та не начала серчать – сегодня много приготовлений сделать нужно, помощь моя нужна; вечером день солнцестояния в Кыртице праздноваться будет, – иначе придется объясняться, почему я поднялась в такую рань… И боюсь, глаза мои выдадут, что просто не нашлось еще времени на сон.

Горячи, все же, признания Думитру.