Тайна Кира Великого - стр. 28
Теперь Пастырь персов показался мне гораздо крупнее и гораздо старше, чем в час, а вернее в миг нашего первого, чересчур близкого знакомства. В густой, тщательно завитой кольцами бороде резко проглядывала седина. Черты казались правильными, если не считать крупноватого носа. Лицо выглядело прямым, продолговатым и несколько тяжелым. Лоб царя был чист. Я не увидел на его лбу ни тяжелых складок, ни торчащего вверх над переносицей прямого «копья тиранов». И щеки его совсем не одрябли, как бывает у людей не воздержанных или просто утомленных жизнью.
Удивили меня его руки, неподвижно лежавшие на небольших подлокотниках, – крупные, очень широкие кисти и резко выделявшиеся костяшки пальцев, какие бывают у каменотесов или пахарей. Я взглянул также на его стопы и подумал, что они непропорционально малы по сравнению с кистями. Впрочем, потом мне иногда казалось, что в оценке этих подробностей мной владела невольная иллюзия, вызванная освещением.
По правую руку царя сидел высокий, довольно худой человек, тоже в тигровой шкуре, но не крашенной, и тоже в тиаре, но с загнутым вниз концом. То был Гистасп, двоюродный брат Кира, по своей воле отдавший ему власть над Персидой. Он выглядел на пару лет старше царя.
А по левую руку от Кира находился змееликий эламит, посаженный Вавилонским царем правитель Элама, по имени Гобрий, в те дни – гость царя персов. Без всякого колебания ему можно было дать и сорок, и восемьдесят лет от роду. Роскошь его одеяний, похоже, превосходила все богатство самого Кира. Темно-синий парчовый кафтан[24] эламита, скрывавший ступни, весь переливался узорами из золотых лилий. Пояс сверкал драгоценными камнями. Шапка на нем была круглая, плотно прилегавшая к голове и перетянутая составным обручем из электра[25]. Само же лицо эламита так и отливало бронзой, а с тонких губ не сходила неподвижная улыбка. Этот человек вызывал у меня смутные подозрения, и Кир, как мне казалось, заметил мою тревогу.
– Итак, ты – Анхуз-коновал из Дамаска, – неторопливо выговаривая каждое слово, будто кладя камень на камень, сказал Кир.
– Нет, – покачал я головой, – или не больше, чем на тридцать дней моей жизни, проведенной в Дамаске.
Кир переглянулся с эламитом. И в то время, как улыбка на губах эламита не дрогнула, на лице Кира промелькнуло самое искреннее, хотя и сдержанное изумление.
– Однако ты излечил коней, – также ровно и твердо произнес он.
– Это верно, – искренне подтвердил я. – Но должен сказать, царь, что исцеление твоих прекрасных коней и убийство твоих убийц – дела одного и того же порядка.
У Кира приподнялись брови, у Гистаспа брови, напротив, опустились. Улыбка Гобрия стала шире, вернее – «удлинилась», а в его глазах коротко вспыхнул огонек любопытства.
– Вижу, не наши вопросы, а наше молчание скорее раскроет все твои тайны, – немного подумав, заметил Кир.
Таков был приказ рассказывать все начистоту. И я рассказал все, скрыв только имя Скамандра, историю школы Болотных Котов и все знания, запрещенные клятвами. Частичная правда тоже может считаться полноценной правдой, если ей не пользоваться только для своей выгоды, как пользуются ложью. Кратон-милетянин выходил просто наемным убийцей и, несмотря на молодость, – знатоком стран, обычаев и политики их правителей. До сих пор полагаю, что мой рассказ той ночью получился увлекательным, хотя и не мог бы сравниться с повествованием Одиссея, попавшего на остров эаков