Танец, тело, знание - стр. 8
Хотя в раю у прародителей не было одежд, вряд ли они чувствовали себя голыми. Автор одного из немногих богословских трудов об одежде Эрик Петерсон считает, что нагота появляется только после грехопадения:
До греха можно говорить об отсутствии одежды [Unbekleidetheit], но это еще не нагота [Nacktheit]… До грехопадения человек представал перед Богом так, что его тело, даже без какой-либо одежды, не было «нагим». Это «ненагое» состояние человеческого тела даже при очевидном отсутствии одежды объясняется тем, что сверхъестественная благодать облекала человека, как одежда. Человек не просто был окружен лучами божественной славы: он был одет в славу Господа («Theologie des Kleides», цит. по: Агамбен 2014).
Вкусив плод познания добра и зла, Адам и Ева утратили «одежды славы» – свою нераздельность с Творцом. Библия говорит, что у них «открылись глаза» на их собственную наготу, которую они затем прикрыли фиговым листком. Другой стороной грехопадения стала открывшаяся им же возможность познания. Играя с греческим словом a-letheia – «несокрытость», «нелатентность», – философ Джорджо Агамбен называет это «открытием истины»: «То, что человек больше не облачен в одеяние благодати, приводит его не к мраку плоти и греха, а к свету познаваемости» (Там же). Агамбен мог бы процитировать при этом слова из Литургии апостола Иакова: «И, открыв тайные покровы знамений, одевающих священнодействие сие, ясно покажи нам, и ума нашего очи неотъемлемы Твоего света исполни…»[4]
До грехопадения человек жил в праздности и изобилии; ему не нужны были знания, наука и техника. Открыв глаза, он начал воспринимать собственное благополучие и блаженство как состояние слабости, atechnia, то есть отсутствия знания. В результате ему пришлось трудиться, учиться, добывать практические и теоретические знания. Если бы человек остался в раю, то одежда была бы дана ему не природой (как у животных) и не техникой, а божественной благодатью, которая снизошла на него в ответ на любовь к Богу. Принудив человека оставить благословенное райское созерцание, грех устремляет его к тщетным поискам техник и наук, отвлекающим от созерцания Бога. Здесь, комментирует Агамбен, нагота отсылает не к телесности, а к утраченному созерцанию – знанию чистой познаваемости Бога – и к его замене на мирские навыки и представления.
Итак, до грехопадения Адам и Ева невинны: в этом состоянии еще нет ни эротического желания, ни понятия нагого или голого – можно говорить только об «отсутствии одежды». Потеряв этот дар, прародители начинают стыдиться половых органов и прикрывают фиговым листом свое «несовершенство». Но фиговый лист и другие одежды невинность не возвращают – они лишь разжигают утомительное желание, порождают соблазн, ведут к греху. Напротив, первоначальное неразличение одетости и наготы добродетельно, невинно.
О добродетельности наготы свидетельствовали апологеты новой культуры тела (нем. Körperkultur), особенно популярной в Германии (Toepfer 1998). Они ратовали за освобождение от громоздкой конвенциональной одежды, включая корсеты у женщин и тесные пиджаки, жесткие воротнички, шейные булавки у мужчин. Ярким выражением «реформы жизни» служили натуризм – жизнь в гармонии с природой – и нудизм. Нудизм долгое время считался оскорблением общественной нравственности и преследовался законом. Тем не менее движение нудистов росло. В 1913 году в Германии движение за реформу жизни насчитывало около сотни обществ с 160 000 участниками. Недолгое время спустя, в годы Веймарской республики, число обществ выросло до ста тысяч, а любителей купания нагишом стало два миллиона человек