Танец, тело, знание - стр. 5
Мифологические сцены, в которых обнажение связывалось с насилием, стали источником фантазий художников позднейшего времени. На полотнах XVII–XVIII веков Истина обнажается не сама – покрывало с нее срывает Время, старик с косой или крыльями. Какое желание влечет того, кто обнажает Истину, – эротическое или исследовательское? Или же эти желания – одного рода, просто это не всегда открыто признают? В тропах «Природа, обнажающаяся перед Наукой» или «Время, раскрывающее Истину» активен только разоблачающий, сам исследователь, Прометей-похититель, а Природе-Истине отводится роль пассивной жертвы (ил. 4). На тех изображениях, где Истину похищают, разоблачают, ею овладевают, она представляет собой «негативный отпечаток господства» (Warner 1985: 325); собственные ее желания значения не имеют. По наблюдению исследовательницы Марины Уорнер, троп, в котором для обретения Истины требуется учинить над ней насилие, характерен для художников-мужчин. Хотя художницы также могут создавать аллегорические изображения – к примеру, фигуры Мира, Свободы или Милосердия, метафору насилия они не используют.
О том, как именно представляют себе истину художницы, мы можем узнать, в частности, из немого фильма, который сняла в 1915 году одна из первых женщин-режиссеров Лоис Вебер (1879–1939). Увидев упомянутую выше картину Фожерона «Истина», Вебер задумала фильм «Лицемеры» и сама написала сценарий. Главную роль в фильме играет Истина: ее обнаженную фигуру высекает из камня священник-аскет. Подобно истории Пигмалиона и Галатеи, скульптура оживает. Ее первое появление на людях вызывает скандал: народ бежит в страхе от голой Истины, в точности как на полотне Фожерона. В дальнейшем она является среди людей незамеченной, в виде духа или привидения (технически – это наложенное на кадр прозрачное изображение). В этих обыденных сценах персонажи тщательно одеты и вершат свои дела: политик агитирует избирателей, отец ухаживает за больным ребенком, молодой человек признается девушке в любви… Но как только Истина поднимает свое зеркало (которое не лжет), тайное становится явным: и политик, берущий взятки, и жених, изменяющий своей суженой.
Игравшая в фильме роль Истины актриса Маргарет Эдвардс была облачена снизу в телесного цвета трико; обнаженной оставалась лишь ее грудь, которую она, становясь в профиль, стыдливо прикрывала локтем. И все равно мэр Бостона, от имени пуритански настроенных горожан, назвал фильм «непристойным и святотатственным» и потребовал, чтобы актрису облачили в классическую тунику (Aboulhosn 2022). Фильм вошел в историю как своими техническими новшествами, так и в качестве первого непорнографического изображения наготы на экране. Кроме того, он персонифицировал и визуализировал распространенную мораль: как бы истину ни старались скрыть, рано или поздно она все равно откроется взору, разоблачится сама и разоблачит лицемеров и лжецов[3].
В том же 1899 году, когда Барриа в Париже изваял очередную версию своей скульптуры «Природа, разоблачающаяся перед Наукой», Густав Климт в Вене показал полотно Nuda Veritas (с латинского – «Голая Истина»). Мы не станем утверждать, что между двумя этими работами есть прямая связь. Скорее всего, Климт продолжил традицию аллегорических изображений Истины как полностью обнаженной женщины. Ее атрибуты – факел, освещающий темные углы, и зеркало, которое не лжет, в виде светящегося диска в руке – оставались постоянными. Но если в XVII–XVIII веках Истина изображалась под покрывалом, символизирующим сокровенность до назначенного срока, то теперь она блистала полным отсутствием одежды. Известный с Античности сюжет помог легитимизировать жанр ню в салонной живописи XIX века. Он также предвосхищал те изменения в отношении к телу и морали, которые произойдут в следующем, ХХ столетии.