Сыграй, для меня! - стр. 22
Но за окном ревели сирены. Где-то в городе догорал дом. И он знал – время вернуться туда, где нет Шопена. Только сталь, дым и молчание после выстрела.
Рафаэль не мог отвести глаз от Лены.
Она была как картина из другого мира – слишком тонкая, слишком светлая для того мрака, в котором он жил. Музыка, льющаяся из-под её пальцев, будто прорывала в его душе дыру. Он не знал, что там, за ней, – только чувствовал, как за много лет впервые защемило в груди.
«Она должна быть моей», – пронеслось в голове. Эта мысль была резкой, непривычной, но не хищной. В ней не было желания сломать, подчинить. Скорее – спрятать. Как будто её можно было спрятать от мира. Уберечь. От себя.
Он подошёл ближе, словно притянутый невидимой нитью. Сел на стул рядом с фортепиано, не сводя с неё взгляда. Она всё ещё играла, сосредоточенно, не заметив, как в воздухе вокруг него начало что-то меняться.
– Как тебя зовут? – тихо спросил он, когда последняя нота затихла, словно не хотел вспугнуть её.
Лена подняла взгляд. Её глаза были цвета тихой утренней воды – ясные, спокойные. Она чуть улыбнулась, не зная, кто он, но ощущая, что перед ней не просто посетитель.
– Елена, – ответила она. – А вас как зовут?
Рафаэль задумался на секунду. Имя, которое внушало страх, которое знали прокуроры и гангстеры, звучало здесь чуждо. Оно не принадлежало этому светлому залу.
– Рик, – вымолвил он. – Просто… Рик.
Лена кивнула, сдерживая лёгкое удивление. Он выглядел дорого, держался сдержанно, но в его лице читалось нечто острое, как у человека, много повидавшего – слишком много.
– Вы любите Шопена? – спросила она, слегка повернув голову.
Он усмехнулся одними глазами.
– Я не знал, что люблю, пока не услышал, как ты его играешь.
Она опустила глаза, смутившись, но улыбка осталась.
Рафаэль смотрел на неё, как на ускользающее видение. Что-то в ней отзывалось в нём самому. Не та его часть, что привыкла стрелять первой, а та, которую он думал уже давно мёртвой.
«Я не дам тебе исчезнуть. Не в этом городе.», – подумал он, чувствуя, как в груди гудит что-то опасное. Не ярость. Нежелание. Что-то древнее, как чувство утраты, ещё до того, как потерял.
Сзади послышался кашель – дядя Джулиано. Он подошёл, хлопнул его по плечу и прошептал:
– Хорошо она играет, да? Напоминает твою мать, когда она была в твоём возрасте. Такая же… светлая. Я до сих пор помню Лючию.
Рафаэль кивнул, но не ответил. Он боялся сказать хоть слово – вдруг развеется всё, что родилось внутри него под эту музыку.
Последняя нота замерла в воздухе, дрожа в тишине, словно не хотела отпускать. Лена замерла, её руки на мгновение зависли над клавишами, как будто прощались с музыкой, которую она только что подарила миру.
Рафаэль всё ещё сидел, не шевелясь, как будто любое движение разрушит хрупкое волшебство, только что созданное перед ним.
Елена медленно поднялась, провела ладонью по гладкой поверхности рояля – с благодарностью, почти с нежностью, – затем обернулась к слушателям.
– Спасибо, – сказала она тихо, сдержанно, но в этом слове звучало всё: уважение, скромность, лёгкое волнение.
Она сделала изящный поклон. В её жесте не было притворства – он был воспитан, музыкален, как и она сама. Потом она взглянула на Рафаэля.
На краткий миг их взгляды встретились. Её глаза были спокойны, светлы, в них не было страха – лишь лёгкое любопытство. Она не знала, кем он был. Но чувствовала: в этом человеке что-то сдерживается – как вода за плотиной.