Супружеская неверность - стр. 25
Только не бегать за ним! Не упрашивать! Не умолять! Это даже хорошо, что Замятин все время поблизости, почему-то рядом с ним мне стыдно делать все вышеперечисленное.
Если бы не Кира и попытка ее похищения, я бы развелась прямо сейчас. Но я не могу. Я терплю. Я страдаю. Я в западне.
Везем малышку на кружок. Папа больше ни разу не звонит. У него так много дел…
За рулем Замятин, на переднем сиденье его человек. На заднем мы с Кирой.
— В какой больнице Вера? — выпаливаю, встречаясь в зеркале заднего вида с глубокими синими глазами.
— Зачем это вам?
— Что вы за брат такой, что не едете к ней?
Замятин следит за дорогой, потом снова ловит мой взгляд, опять на дорогу, на меня... Как будто решается.
— Если вы о секретаре господина Катаева, — влезает в наш разговор молодой. — То она в центральной клинической. Звонили же оттуда на пост охраны. Правильно я говорю, Давид Всеволодович?
Замятин молчит, по-прежнему уставившись на дорогу. Потом коротко поясняет:
— Я не еду туда, потому что здесь я нужнее.
А мне думается, дело в другом. У Веры тоже по сути авария, и, скорее всего, ему невыносимо все это. Наверное, семья погибла недавно.
Хотя откуда мне знать, что у него в голове?
Мы привозим малышку в школу искусств. Замятин и парень, имя которого я благополучно забыла, остаются в коридоре у класса. Я иду к автомату с кофе.
Но на самом деле я пытаюсь забыться и выкинуть из головы идею, которая зародилась у меня еще по дороге. Мой муж целый день там. Он с ней. Он сидит у ее постели, хотя обманул меня и сказал, что он в госпожнадзоре.
Или не обманул? Просто заехал, а потом и вправду рванул в разные инстанции. И сейчас его там нет. Я должна убедиться.
Рука не поднимается позвонить ему. Сердце все еще надеется.
Судьба странная штука. Отпивая черный кофе из стаканчика, я подхожу к окну. Отсюда видно ту самую центральную клиническую больницу. Какое дикое, нелепое, тошнотворное совпадение.
Но белое здание притягивает меня. Оно будто магнит. Половина шестого — часы посещения. Оборачиваюсь на начбеза. Он разговаривает со своим подчиненным. Он присмотрит за Кирой. Не подведет. А мне нужна минута.
Это шанс. Увижу — и все будет кончено. Как же я надеюсь, что его там нет.
Мгновенно спускаюсь по лестнице, выскальзываю в дверь и, швырнув стаканчик в урну, перебегаю дорогу. Такая жгучая, неизбывная боль в душе, что она буквально плещется, расползаясь по венам. Такое неприкаянное одиночество, что хочется просто раскричаться на всю улицу. Я умоляю высшие силы, чтобы все это оказалось страшным сном.
Мне известна ее фамилия. В приемном покое сообщают, что Веру уже перевели в обычную палату. Представляюсь ее сестрой, вру, что не могу дозвониться. Мне выдают халат, и я спешу к лифтам.
Так страшно, руки трясутся, никак не могу попасть по кнопкам.
Палата оказывается в самом конце коридора. Платная, одиночная. Иду туда. Толкаю дверь внутрь.
Запах внутри очень сильно отличается от того, что царит в снаружи. Меня буквально накрывает густым ароматом роз. Их здесь, кажется, тысячи. Они повсюду: на подоконниках, на тумбе, на столе и даже на полу.
Богдан тоже здесь. Он сидит на стуле у ее постели. Подперев голову руками, он выглядит чернее тучи. Мне кажется, таким убитым он не был даже тогда, когда украли нашу дочь.