Супружеская неверность - стр. 23
А еще четкий звук стабильного сердцебиения на кардиомониторе.
Сердце ухает вниз. Внутри все обрывается. Медленно закрываю глаза.
Еще и начбез следит за мной как приклеенный. Почему-то не могу устроить истерику при нем. Словно мне важно его мнение.
— Это не шутки, — старается говорить тише муж, сейчас он, очевидно, прикрывает трубку ладонью, уходя от посторонних шумов, — кругом бюрократия, сейчас они оформят справку, протокол осмотра места происшествия, акт о пожаре, которым устанавливается причина возгорания, и я приеду к вам, мои девочки.
Даже ответить не могу. Просто отключаю звонок и передаю трубку Замятину. Теперь, после того, что я услышала, осознав, что Богдан опять соврал, я уже не хочу ничего выяснять. Я горю желанием засунуть голову в песок и пробыть в таком положении целую вечность.
Он у нее в больнице. Потушил пожар и помчался к ней.
Неспешно поворачиваюсь и, на автомате поцеловав дочку в макушку, металлическим голосом прошу мать присмотреть за Кирой. Хорошо, что они смотрят мультик на телефоне и обе не обращают на меня внимания.
Не знаю, куда себя деть, сую ноги в брошенные у входа кеды и как есть выхожу на улицу. Прихватив ключи, закрываю дверь на все замки, как будто ушла на неделю. На крыльце кусаю кулак, стараясь выть без звука.
Спустя какое-то время за спиной слышится громкий стук.
— Я сейчас вернусь.
— Идите обратно в дом! Замерзнете и заболеете! — слышу требовательный голос начбеза.
Почему-то так и думала, что это он.
— Займитесь своей работой и оставьте меня в покое.
— Вы и есть моя работа, Эвелина Евгеньевна, и вы должны быть у меня на глазах.
Притулившись к наружной стене и продрогнув до мозга костей, жалею себя. Но начбезу плевать на мои попытки уединения. Он не уходит, а наоборот, вырывается в мое личное пространство. Заслоняет собой улицу, ставя одну руку на пояс, другую — на стену возле моего лица.
На глаза попадается его обручальное кольцо.
— Снова будете прикрывать его и Веру? Он звонил из больницы, он сейчас с ней, — равнодушно ловлю его пристальный взгляд.
— У Веры черепно-мозговая травма. Угомонитесь, Эвелина Евгеньевна, прямо сейчас вам точно никто не изменяет.
— Сейчас? О как! А до этого, значит, было? Вы просто не понимаете меня. У вас, вне всякого сомнения, счастливая семья, и вы понятия не имеете, каково это — испытывать постоянную боль внутри.
Сдвинувшись с места, Замятин рукой показывает мне на вход в дом. Упершись рогом, продолжаю стоять. У него своя жизнь, у меня — своя. Вообще странно, что мы общаемся на все эти не имеющие отношения к охране меня и дочки темы.
Хотя какая там у меня жизнь? Сплошное разочарование. Это у него все нормально, а у меня существование с ежедневными перемотками в голове, что я сделала не так. Где оступилась?!
Впрочем, никакой жизни в синих глазах начбеза сейчас нет и в помине. Он словно останавливается. Застывает, как бывает, когда пленку в кино заедает на самом интересном месте. Взгляд заволакивает пеленой тоски.
— Я, моя жена и трехлетняя дочь попали в аварию на скользкой трассе за городом. Я единственный, кто остался жив в ту дождливую сентябрьскую ночь. Расскажите мне о боли, Эвелина Евгеньевна.
Больше не уговаривая меня, Замятин опускает голову и уходит в дом один.
13. Глава 13
Меня шокируют слова Давида. Собственные проблемы кажутся ерундой. Как он вообще может ходить, разговаривать, есть и пить после этого? Он наверняка винит себя. Вот почему он сказал, что у него тоже была дочь… Моя Кира одного возраста с его погибшей малышкой. Поэтому он такой колючий, местами скрытный и замкнутый. Он пережил то, с чем не каждый смог бы справиться.