Стяжавшие свет. Рассказы о новомучениках Церкви Русской - стр. 5
– Это Ванечка из нашей больницы? Как трогательно сестра Варвара его держит!
Она, кажется, не поняла, что это ее изобразил художник, ей это даже в голову не пришло… Хотя Пане было немного жаль, что прекрасное лицо Матушки скрыто белой волной апостольника.
Художник возразил:
– Нет, я, скорее, себя изобразил в детстве. Я слабенький был: все время боялись, что долго не проживу. А потом положили на меня иконку святителя Тихона Задонского, и я стал поправляться.
Паня обрадовалась: ее отец тоже был Тихон, и этого святого в ее семье очень почитали…
Мастер продолжал:
– Я старался показать здесь больше людей из народа. На одной выставке ко мне подошел солдат и сделал замечание, что на моей картине «Святая Русь» нет русского солдата, который жизнь свою клал за свой народ и Отечество, Христа ради.
Матушка кивнула и снова обратилась к картине. А Паня любовалась другими стенами, на которых расцвели дивные цветы, изгибали шеи сказочные птицы, розовый миндаль осыпал лепестками темно-синее, как ночь, покрывало Марии, сидящей у ног Христа…
Когда девочка снова прислушалась, художник говорил Матушке, что с картиной на стене приключилось несчастье: по всей поверхности выползли черные пятна. В голосе мастера звучала обида, горечь, он жаловался на каких-то подрядчиков, на известь и водянистые краски…
– Может быть, все дело в том, что Воскресение – не моя тема, – наконец заключил он. – Недостоин я такого сюжета!
Матушка робко предложила подождать: может быть, пятна исчезнут сами собой? Но художник был непреклонен: картину нужно соскоблить и написать заново.
Паня так и ахнула: такую красоту – соскоблить?! А вдруг снова не получится это чудо? Или забудет художник что-нибудь изобразить – ее, например, или Ванечку? Горло у нее сдавил комок.
– А ты что тут делаешь? – раздался сбоку шепот. – Кыш отсюда…
Девочка, оглянувшись, встретилась взглядом со смуглым, жилистым молодым человеком в черной блузе, подпоясанной ремешком, с упавшей на бровь темной прядью. Его узковатые, цвета холодной воды глаза искрились усмешкой. Паня быстро ретировалась в приоткрытую дверь.
Художник и Великая Княгиня ее не заметили, продолжая свою печальную беседу. А юноша проводил Паню за порог, словно опасался, что она тайком вернется обратно. Девочка вспомнила, что уже видела его во дворе обители: он ходил в длинном балахоне и какой-то нелепой шляпе блином. Он всегда был погружен в себя, всегда торопился и шагал, сильно размахивая руками, за что воспитанницы прозвали его «диагональ». Над ним посмеивались, глядя в окна. А вот теперь, среди пахнущих деревом лесов, ведер с кистями и растворами, «диагональ» не казался Пане смешным: сосредоточенный, решительный, он явно был на своем месте.
Девочка решилась спросить:
– Неужели все соскоблить придется? Жалость-то какая…
– Чего-чего? – фыркнул он. – Вострая какая, подслушала! Чего бы понимала…
Он говорил распевно, неторопливо, с твердым упором на «о».
– Точно сможет он так же написать? – допытывалась Паня. – Не забудет кого-нибудь, девочку там или мальчика на руках у Матушки?
– Конечно, Михаил Васильевич все повторит, – заверил молодой человек.
– Трудно ведь! – вздохнула Паня. – Откуда ты знаешь?
– Знаю. Я сам художник, учусь у мастера, – объяснил он. – С Божьей помощью восстановим… Иди-иди, шустрая!