Стяжавшие свет. Рассказы о новомучениках Церкви Русской - стр. 7
Вдруг девочка заметила согнувшуюся у кустов фигуру садовника. Паня вспомнила, что этого человека, пьяницу и картежника, Великая Княгиня встретила на Хитровом рынке. Матушка попросила его помочь ей нести мешок с деньгами и продуктами, хотя спутницы уговаривали ее не верить ему. Однако обитатель Хитровки, пораженный доверием Елизаветы Феодоровны, не только выполнил ее поручение, но покаялся, переменился, бросил играть и пить. Матушка предложила ему работу в обители. И теперь на заскорузлом лице его застыла улыбка, когда он следил за белой вереницей сестер, вытекающих из собора под мерные звуки колокола.
Паня спрятала колокольчик в передник и побежала догонять остальных. Но у нее осталось ощущение огромной тайны, повисшей над притихшей обителью с теплившимися в сумерках окошками.
А на следующий день была литургия и освящение собора митрополитом Московским Владимиром. Утро потонуло в золоте и лазури, в алых всполохах солнца на пасхальных облачениях духовенства, в волнах бархатного баса великого архидьякона Константина Розова.
Девчонки из приюта, молившиеся у левой стены, следили, как клонились вниз огоньки свечей и тихонько спорили: погасит их его мощный голос или нет? А когда архидьякон проникновенно читал Евангелие, многие из них украдкой всхлипывали: до чего же трогательно!
На этот раз Паню в хор не взяли: на митрополичьей службе пели лучшие голоса Москвы. Тесно было в храме от кружевных шляп и воланов, слепил блеск драгоценностей на руках и шеях дам. Облако французских ароматов заглушало нежное благоухание лилий, которые так любила Великая Матушка. А где же она сама?
Паня, как ни вытягивала шею, не смогла найти. И лишь когда владыка вынес крест, увидела, как она тихо скользнула от Феодоровской иконы Матери Божией, где незаметно молилась всю службу. Была она в простом белом одеянии. Паня подумала о том, как бессмысленны весь этот блеск и пышность на фоне изящной и строгой ее красоты.
Девочке вспомнился портрет Великой Княгини в каскадах кружев и жемчуга, фотографию с которого она увидела в альбоме у одной из сестер. Она не узнала бы Матушку в важной цветущей даме, если бы ей не сказали, чей это портрет. Здесь не было ничего, что она знала и любила, а главное, того нежного, полного чистоты и небесной печали взгляда Великой Княгини…
На ее недоумение сестра улыбнулась:
– Матушка не любит эту картину! Увидев ее, она сказала: «Я, конечно, очень дурная, но не настолько, как изобразил меня этот немецкий господин»…
Паня так и всколыхнулась: да кто же может быть лучше и прекраснее их Матушки?
– Ну что, теперь не сомневаешься, что все повторили в точности? – шепнул кто-то сбоку.
Обернувшись, Паня увидела ученика художника, с озорством смотревшего на нее из толпы. Девочка вспыхнула и коротко кивнула, вспоминая свои препирательства с ним. Но он догнал ее потом во дворе и спросил:
– Тебя как зовут-то?
– Паня. Паша, – прошептала она в смущении.
– Запомню. Ведь и я Паша, Павел. Павел Дмитриевич то есть! – Он улыбнулся и скрылся меж нарядными гостями, заполнявшими двор обители.
Вскоре после этого Матушка позвала к себе Паню с несколькими воспитанницами и стала их расспрашивать, чему они хотели бы обучаться. Девочка выпалила:
– Я еще… рисовать люблю! Но этого нельзя… наверное? Иконы ведь святые пишут. Или Михаил Васильевич!