Стяжавшие свет. Рассказы о новомучениках Церкви Русской - стр. 3
Однако в обители были не только монахини, не все сестры давали обет безбрачия. Хотя они, несмотря на титулы и происхождение, трудились на самых простых и суровых послушаниях, иные собирались замуж. Если такое случалось по воле родных или сердечной склонности, Матушка давала благословение. Ведь и сама Матушка когда-то была женой Великого Князя Сергея Александровича Романова, генерал-губернатора Москвы. Видела Паня в альбоме у одной из сестер фотографии первых счастливых лет супружества Великой Княгини. Там она была как сказочная принцесса, юная и задумчивая, в облаках кружев и тафты, чуть отчужденная в своей иноземной прохладной прелести. Рядом с нею прекрасно смотрелся высокий и изящный Великий Князь в эполетах и орденах.
Из разговоров, случайно перехваченных на лестницах и в гостиной, из обмолвок старших сестер Паня узнала, что Великая Княгиня с детства, когда у нее на руках умер ее младший брат, мечтала стать монахиней. И с того времени зернышко печали всегда просматривалось в ее ясных глазах.
Но все-таки, думала Паня, и Матушка была оделена обычным земным ласковым счастьем… Как и полагалось в сказках принцессе, тем более такой прекрасной и доброй. А потом случилось небывалое, невообразимое. Паня еще в раннем детстве слышала страшные невнятные истории о гибели Великого Князя, разметанного в воротах Кремля бомбой террориста. Газеты писали о том, что Великая Княгиня Елизавета ездила в темницу к палачу, говорила с ним и простила его. А после отказалась от мира. Она распродала всю свою уникальную коллекцию драгоценностей, которыми задаривал молодую супругу Великий Князь. Не сохранила даже дорогого ее сердцу обручального кольца: возможно, оно напоминало ей об оторванной руке мужа с обручальным кольцом, найденной в снегу, смешанном с кровью. На средства от продажи украшений Елизавета Феодоровна и устроила обитель, где посвятила себя служению людям. Говорят, на сокрушения родных о ее молодой жизни она отвечала: «Я перехожу в более высокий мир: бедных, больных, убогих».
Этого детский ум никак не мог охватить. Хотя Паня ежедневно видела перед собой живое воплощение великого решения сказочной принцессы. То была еще одна загадка, связанная с Матушкой, и ее предстояло разгадать.
Так или иначе, девочка время от времени задумывалась о том, что ей надо вымолить у Бога семейное счастье – пусть маленькое и самое простое, но свое собственное. Будущий избранник представлялся ей смутно, а вот в одном она была совершенно уверена: ее дом будет полон детей, и она их всех сделает счастливыми! Им не придется жить у чужих людей, донашивать старые платья и получать отвергнутые другими подарки. Поэтому Паня решила, что монахиней ей не быть.
Великая Матушка просила своих воспитанниц прислушиваться к себе, чтобы заняться послушанием, к которому больше лежит сердце. Пане нравилось и вышивать, и петь на клиросе, и помогать в больничных палатах. А еще девочка любила потихоньку заглядывать в собор, который теперь расписывали мастера. Запах сырой штукатурки, свежего дерева, скипидара, мела казался ей очень приятным.
В соборе заправлял хрупкий человек с рыжеватыми волосами и нервным лицом, которого все беспрекословно слушались, хотя он никогда даже голоса не повышал. Паня понимала, что он – самый главный художник. Однажды она видела, с каким почтением и вниманием слушала его сама Великая Матушка. Девочка притаилась у дверей за лесами и, вытянув шею, старалась рассмотреть, что же такое он показывает на стене собора Великой Княгине. Наконец ей открылось поле и река, как у них в Ермолкино, меж невысоких плавных холмов, чуть зеленеющих весною, и Человек в белом одеянии, обращенный к людям. Там были и старички в посконных рубахах, стоящие на коленях, и забинтованный солдат в шинели внакидку, с костылем, и толпа суровых крестьян, и пригнувшаяся к земле барышня. А в самом центре стояла девочка вроде нее, в приютском синем платье и белом переднике, доверчиво сложив руки на груди. Как перед причастием…