Страна сумасшедших попугаев - стр. 28

–Это когда евреям можно было селиться только в отведенных местах?

–Не совсем так…, но, по сути, верно. Вот Могилев, Бобруйск–это как раз такие места, когда война началась, папе было четырнадцать, а маме тринадцать, выжили они чудом. У отца семья была восемь человек, не считая двоюродных, троюродных…, всех фашисты уничтожили. Отцу повезло, он с другом своим, Васькой Самусевичем, еще в начале лета в деревню уехал, к его бабке, там войну и встретил. Отец у Самусевичей племянником числился, вроде как из Минска, на каникулы погостить, и вот ведь какая штука, вся деревня знала, кто он такой, и ни один не донес. Вот так мой отец из еврея в белоруса и превратился, когда ему после войны документы выдавали, никому даже в голову не пришло записать по–другому, его же все Фимкой Самусевичем величали, Панавером–то никто не называл,–она грустно усмехается,–А потом он почти четыре года партизанил…, да в Белоруссии практически все партизанили. Знаешь, как говорили: каждый второй в партизанах, каждый первый связной. Мне отец рассказывал, что полицаев из местных почти не было, завозить приходилось, в основном с Украины, западенцев. Может быть поэтому, фашисты Белоруссию так и уничтожали. После войны все практически с нуля надо было начинать, народ несколько лет в землянках ютился, потому, как негде было.

–А мама твоя?

–Она три года в концлагере пробыла. Спасло ее, что еврейка она только по матери, а отец русский. Поэтому и фамилия Калинова, и похожа она была на отца, а не на мать. О том времени мама ничего не рассказывала, ну, может быть отцу… Видимо досталось сильно… Знаешь, я ее не только в купальнике никогда не видела, но и в платье с коротким рукавом, как бы жарко не было, рукав только длинный, и в баню она не ходила, дома мылась, когда никого не было.

–А уехала ты почему?

–Да так…, история одна…,–она поморщилась, словно задела больное место,–Потом как–нибудь…,–в воздухе повисла тяжелая пауза, и я мысленно отчитала себя за бестактность, неожиданно входная дверь настойчиво задребезжала звонком. Один, два, три…, один, два, три…, –Ну, не может без театральных эффектов,–Лелька покачала головой и исчезла в коридоре.

Я облегченно вздохнула. Звонки прекратились. Хлопнула дверь.

–Пламенный, пролетарский,–произнес в коридоре знакомый голос.

–Привет, привет… Принесла?

–Как обещала.

–Сколько?

–По просьбам трудящихся!

Послышался скрип и шуршание,–Держи, тут почти все, что просила, на половину суммы. Остальное подождешь? Неделю максимум. Или никак?

–Время терпит. Много просадил?

–Сегодня нет, но еще прошлый долг…

Голоса затихли, наверное, переместились в комнату, чтобы чем–то себя занять, я подошла к плите.

–И мне плесни,–вкрадчиво прошелестело за спиной, от неожиданности я едва кастрюлю не опрокинула,–Спокойно, Маша! Я Дубровский!–Туанетта изящно перехватила у меня чашку и принялась наслаждаться компотом.

–Господи! Чуть заикой не сделала!–обиженно протянула я.

–Она может,–Лелька поставила на стул один из «райских» пакетов,–Смотри, забудешь,–Туанетта отрицательно тряханула рыжей шевелюрой,–Есть хотите?

–Нет. Мне уже пора,–отказалась я.

–И мне тоже,–подтвердила Туанетта, она аккуратно помыла чашку и взялась за пакет.

***

Мы уже неделю обитаем в моей коммуналке. Эпопея на Кутузовском закончилась, хозяин из командировки вернулся.