Страна сумасшедших попугаев - стр. 30
От такой щедрости я не сразу в себя пришла. Сначала обрадовалась, а потом решила отказаться, был какой–то неясный подтекст в его предложении, но пока соображала, хозяин из комнаты исчез.
–А ты произвела впечатление,–Ленский был доволен,–Первый случай на моей памяти, когда «крестный» малознакомым людям книги предлагает.
–Ну, может быть, ты не всё знаешь?
–Может быть, но относительно женщин ручаюсь.
Чай оказался, кстати, мерзнуть я перестала, и настроение заметно повысилось. Паранойя какая–то, всё же хорошо.
…В комнате необычайно уютно, от торшера льется мягкий, посеребренный абажуром, свет, его хватает на часть стола и подлокотник кресла, все остальное в таинственном сумраке.
А в кресло я забралась целиком, ноги под себя и порядок, от выпитого чая и коньяка тепло и спокойно. Мужчины устроились на диване, Урбанович курит трубку, Ленский дымит «Kentом». Они обсуждают какой–то приказ министра, потом гостиницу на Байконуре, потом «Гагаринский старт»…
Я в их разговорах не участвую…, медитирую… За окном совсем стемнело, зажглись уличные фонари, их свет все ярче и пронзительнее, значит, уже поздно. Значит, надо домой.
Я осторожно спускаю на пол ноги и почти бесшумно поднимаюсь, сначала в туалет, потом в коридор, надеть плащ, взять сумку, потом позвать Ленского, так у него будет меньше времени для возражений, но мой план не сработал, выйдя из ванной, я уже протянула руку к плащу, как вдруг в конце коридора что–то блеснуло, интересно, что это?
Оказалось всё просто, еще одна комната. Пряталась она «вдали от основных магистралей», поэтому мы с Вовкой сюда и не заглядывали.
Тахта, стол, массивный дубовый шкаф с книгами, никакой художественной литературы, сугубо профессиональные издания. Ракетостроение, спецвычислители, баллистика, гироскопы, словари, англы–русский, немецкое–русский, франко–русский, и огромное количество технических справочников…, но самое интересное–балкон, вернее, вид с него.
Широкий внутренний двор добротной «сталинки» практически весь засажен сиренью, белой, темно–бордовой, розовой, классической сиреневатой и всё это великолепие цветет и благоухает!
–Любуешься?–ладонь Урбановича легла мне на плечо,–Есть чему. Эту сирень когда–то мой отец сажал, ни один, конечно, но идея его,–а рука, медленно деловито по спине вниз и ниже пояса…,–В этой комнате много что его,–Раз! Меня властно облапили за плечи и развернули к шкафу,–Эти книги, например, оставил, когда на новую квартиру переезжал. Я, говорит, и так всё знаю, а тебе оболтусу ещё учиться и учиться,–а рука опять медленно со смыслом по спине и к ягодицам…
Раз, два, три, шаг в сторону, поворот и вот я уже у стены, нашариваю выключатель, щелк, якобы мне свет нужен, книги рассматривать, а сама бочком, бочком к двери,–Поздно, домой пора.
–Вовка уже спит, как младенец, в гостиной на диване, его теперь пушкой не поднимешь. Да бог с ним, он там, а ты здесь на тахте. Утром поедите.
–Нет, нет. Мне завтра на работу к половине девятого, а отсюда до нее час сорок, а то и больше, в метро две пересадки, троллейбус и автобус. Я лучше из дома.
–Ну, как знаешь, только «пешком» не пущу, сейчас такси вызову.
***
Половина четвертого ночи, бабульки спят, Ленский тоже…
Я курю у кухонного окна, на мне старый, застиранный халат тети Лиды (это мама Люсечки, вроде как моя квартирная хозяйка), халат тесный, короткий, но такой уютный.