Страна сумасшедших попугаев - стр. 27
Я остаюсь в одиночестве, из окна тянет ласковым ветерком, ленивое солнце, словно нехотя, растекается по подоконнику, даже не верится, что еще полчаса назад природа неудержимо билась в истерике.
Слышно, как хлопает дверь туалета, в кухне появляется Корецкий, на меня он даже не смотрит, направляется прямиком к плите, там стоит огромная пятилитровая кастрюля. Юрка достает из шкафчика бокал, зачерпывает что–то из кастрюли и одним махом вливает это в себя, так повторяется три раза, потом Корецкий ставит посуду в раковину и удаляется.
В коридоре опять голоса.
–А я думал, мы с тобой покувыркаемся…
–Пусти… Тихо, тихо…, ты сейчас и стоишь–то с трудом, не то чтобы… Сколько проиграл–то?
–Ерунда. Сотню с небольшим.
–Отдал?
–Еще тридцатку должен.
–Ладно. Вечером…
Дальше слышна возня и тяжелое сопение…
Мне становится неловко, я отхожу от двери как можно дальше, лезу в сумку за сигаретами и ищу глазами пепельницу…
–На холодильнике,–Лелька протягивает мне халат,–платье твое я на балконе повесила, сейчас его ветерком продует и порядок. Пить хочешь?–не дожидаясь ответа, она наливает мне в чашку из той самой кастрюли, которую так жадно опустошал Корецкий.
Я с недоверием сначала принюхиваюсь, а потом нерешительно пробую,–Ой, как вкусно! Это что компот? Я такой никогда не пила.
–Ну, еще бы! Старинный еврейский рецепт, если у Юрки «скачки» я его обязательно варю.
–Какие скачки?
–Это, когда в преф режутся.
–Он поэтому такой?
–Ну да, трое суток пульку писали, теперь отсыпается.
–Трое суток?! А как же?…
–Для жены он в командировке, а как на работе, не знаю, уверена, что порядок, с его–то связями. Дядька у него в «конторе» очень крупный чин, он, кстати, его и вырастил. Юрка сирота, родители погибли, когда он еще в школу не ходил, а у дядьки ни жены, ни детей, так что Корецкий его единственная надежда на продолжение рода. Дядюшка ему дорожку вымостил: престижная школа, военное училище, академия, даже жену подогнал, папаша её директор ЦУМа, по всей видимости, между ним и Юркиным дядькой какие–то непростые завязки.
–И чего? Корецкий так сразу и согласился? Непохоже на него.
–А чего ему фордыбачить? У них свободные отношения, левосторонние. Один налево, а другой еще левее, так что Юркиному дядюшке долго внуков придется ждать, но приличия они с женой соблюдают, где надо вместе появляются, а ежели что, «сказки» друг другу рассказывают. Ну их к богу,–она открывает холодильник и достает оттуда большую тарелку,–Пробуй. Форшмак из селедки,–есть я не хочу, но чтобы не обидеть хозяйку, послушно цепляю на вилку немного серо–желтоватой массы,–Ну, как? Съедобно?–я восхищенно трясу головой,–Ты еще мою фаршированную щуку не пробовала,–смеется Лелька,–Это меня тетя Клара научила. Я когда в Москву приехала, готовить совсем не умела, яичница, картошка вареная и прочая мура, тетка узнала и в крик: «Безобразие! Девочка из приличной еврейской семьи, а простой цимес приготовить не может!» А где его взять, умение–то? Мы же с отцом вдвоем жили?
–А ты откуда?
–Родилась в Бобруйске, а когда мама умерла, мы в Могилев переехали, мне тогда девять лет было.
–Она чем–то болела?
–Чем только не болела после концлагеря,–Лелька вздохнула, ее огромные, темно–карие, с искоркой глаза вдруг превратились в безжизненные черные дыры,–Во время войны у нас почти все родственники погибли, а было много. Про ценз оседлости в царской России слышала?