Сторож брата. Том 2 - стр. 45
– Еще немного шампанского? Последний бокал. Нас ждет кролик, к нему, я уверена, Серж предложит что-то особенное.
– Шамбертен, – сказал застенчивый Серж Кучеящеров и потупился: уж не ошибся ли он? Но Алистер Балтимор, ценитель прекрасного, одобрительно похлопал торговца капканами по плечу.
– Отличный выбор, мистер Kucheyashcherof!
– Умоляю, зовите меня просто Серж!
– А я для вас Алистер, мой друг. Торгуете предметами охраны жилища?
– Людям хочется ощущать себя в безопасности. Капканы, колючая проволока. До торговли стингерами не дорос…
Глаза Алистера Балтимора на мгновение заледенели.
– …А торговать прекрасным, как вы, так и не научился, – закончил свою мысль Кучеящеров.
Инесса Терминзабухова и Серж Кучеящеров сияли, радостно лучились в окружении гостей, хотя радость, казалось бы, была неуместна: то была радость саморазоблачения, радость самобичевания.
Вилен Фокин, новеллист, привлек общее внимание.
– Россия смердит, запах гниения проник даже в эти стены, – сказал Фокин, и гости, принюхавшись, согласились.
Пахло тушеным кроликом, с кухни в столовую прислуга как раз внесла поднос, но гостям казалось, что это дух каземата, пусть и не вовсе отвратительный.
– Ужас в том, что невозможно открыть окно, чтобы избавиться от запаха тлена, – развил метафору Фокин. – За окном еще более смрадно.
– Да уж, здесь не Париж, – сказал Джабраил Тохтамышев, правозащитник, и с завистью поглядел на Фокина.
– Не Париж, определенно, – холодно подтвердила Юлия Пиганова, которой недавно отказали в визе.
– Не Париж, – эхом отозвался оскорбленный Шпильман, не допущенный даже и в Ригу.
Все завидовали Фокину, у него в кармане лежал французский паспорт, и где-то в тихих рукавах 16-го аррондисмана счастливца ждала небольшая, но отменно обставленная квартира; двухкомнатная гарсоньерка для пресыщенного интеллектуала – о чем может мечтать гонимый судьбой москвич. Фокин настолько был влюблен в свою парижскую квартиру, что постоянно носил с собой альбом, составленный из фотографий интерьера. Переплетенный в красный сафьян, альбом извлекался из кармана в минуты задушевных бесед.
Те счастливцы, коим Вилен Фокин демонстрировал фотографии своей квартиры (фотосессия выполнена тем же великим фотографом, что запечатлел президента Зеленского с супругой на фоне руин Мариуполя), втолковывали прочим, что изящество обстановки фокинской обители ошеломляет. Это ведь надо уметь от рождения, такому вкусу не обучишь, примитивный мужик и не поймет, где следует ставить пуфик, а где небрежно уронить раскрытую книгу. Здесь будет скомканный ковер, тут выцветшая фотография чужого дедушки, там рассыпанный набор раковин, собранных не тобой; за окном – шумящий бульвар. Тонко, изысканно, и налоги заплачены.
О Париж! Сын советского посла в Париже, Вилен (назвали в честь Владимира Ленина, так называли детей партийцы), то есть нынешний правозащитник Вилен Фокин – вынес из номенклатурного прошлого преданность 16-му аррондисману, пристрастие к трюфелям, ненависть к России и французское гражданство. Вилен Фокин раз в год наезжал в Москву, дарил былых сограждан протуберанцами свободного духа.
Он один из нас, но – гражданин мира! Вилену Фокину завидовали и не скрывали зависти: чуть возникнет потребность у совести нации, и она улетит отсюда прочь, туда, где за окнами ничего бессмысленно не золотится и воинственно не высится. Совесть нации будет парить в горних пространствах, а мы здесь, в утлой долине, останемся вдыхать миазмы тоталитаризма.