Сторож брата. Том 2 - стр. 34
– Мы увозим цыган от погромов, – сказал Мельниченко, сказал медленно и веско, как всегда. – Спрятать их можем только у себя. Больше негде.
Соня не нашлась что ответить.
– Я домов не жег, – сказал Рихтер. Он вышел вместе с прочими пассажирами в тамбур.
– Смотрели, как другие жгут?
– Не смотрел, – сказал Рихтер. – Но стыжусь.
– В самом деле, Марк Кириллович, – сказала робкая Соня Куркулис, – нам всем должно быть стыдно перед украинцами.
– Ганьба! – крикнул комиссар в лимонных панталонах. – Ганьба!
По-украински это слово обозначает «позор», но наивная Соня Куркулис решила, что комиссар назвал некоего Ганьбу, повинного в преступлениях перед многострадальной Украиной.
– Но мы не знакомы с Ганьбой, – робко сказала Куркулис, а социалист Кристоф разразился каркающим смехом.
– Знаете, зачем цыгане нужны? – прокаркал Кристоф. – Когда эти вояки больницы и школы занимают, а на первых этажах женщин с детьми держат. Тут, наверное, поселок поблизости. И школа есть. Вот они цыган впереди себя поставят, будут из-за спин стрелять.
Вопиющее это предположение возмутило европейцев.
– Не обращайте внимания на этого человека, – сказал Бруно Пировалли. – Перед вами анархист в самом худшем понимании слова. Ни стыда ни совести.
– Уверен, вы позаботитесь об этих людях, – сказал мсье Рамбуйе украинским боевикам.
И Мельниченко подтвердил это кивком кудлатой головы.
– Мы можем им предложить только то, что имеем.
Рамбуйе глядел, щурясь, на искристый белый покров степи, вспоминал фильм «Доктор Живаго» и Омара Шарифа в главной роли. Все же умели снимать кино в семидесятые. И музыка к кинофильму превосходная.
Бруно Пировалли, знаток кинематографа, угадал его мысли.
– Нино Рота? Не так ли? Помните, снега… Метель. И вот эта сквозная тема…
– Они боятся, что на станции их встретят русские солдаты, – сказал Кристоф. – Поэтому сходят сейчас. Цыгане нужны как щит.
– Вы не имеете права так думать!
– Имею! – надрывался анархист.
Микола Мельниченко не удостоил Кристофа ответом, поглядел презрительно.
Управлять пестрой толпой было трудно. Цыган проталкивали по вагонному коридору: комиссар Грищенко и командир Жмур тянули людей за рукава, тащили за шиворот, выпихивали их в тамбур, а рыжеволосая валькирия последним толчком меж лопаток сталкивала людей в снег.
Толкнула в спину женщину, перевязанную платком, и та посыпалась со ступенек тамбура вниз, просыпалась, как порванный мешок картошки. Повалились из рук пакеты с какой-то пестрой дрянью, съехал на сторону бурый платок, старший мальчик упал в снег лицом, младший повалился на брата, сел на него верхом. Женщина, падая, стараясь удержать детей, спотыкаясь на железном полу тамбура, роняя тюки, успела сунуть один из пактов в руки Соне Куркулис и уже с земли крикнула на гортанном своем языке, а потом и по-русски, коверкая слова:
– Деточку не загубите, деточку побереги.
И Соня поняла, что пакет, который у нее в руках, – это завернутый в байковое больничное одеяло младенец.
– Немедленно отдайте ей ребенка, – распорядилась Лилиана. – У вас нет никакого права забирать ребенка. А ты стой! А ну-ка, быстро подошла сюда! Тебе сказано! – это уже крикнула вслед женщине, которая, подобрав полы, отбросив платок, бежала прочь от поезда. – Не сметь убегать! Для их же блага стараемся!