Сторож брата. Том 2 - стр. 36
Женщины сразу устранились: Жанна Рамбуйе грациозно повела плечом; Соня Куркулис развела руками; монахиня пообещала в Москве связаться с миссией при костеле Святого Людовика, там, кажется, имеется приют. У нее опыта обращения с детьми нет – откуда у монахини дети? Равно и Алистер Балтимор, и Кристоф Гроб не сталкивались с проблемой ухода за младенцами: один был занят зарабатыванием денег, другой – классовой борьбой.
– Поможете? – спросил Рихтер у Бруно Пировалли. – Управимся вдвоем.
Многодетный итальянский отец охотно откликнулся.
– Плачет – и пусть. Поплачет – успокоится. У меня семеро. Семерых детей и на тещу, и на жену, и на всю родню хватает, – Гвидо рассмеялся злорадно. – Такая у Италии судьба, вечно страну делят, мы привыкли делить семью. Этого ребенка надо было разрезать на части – по завету Соломона. Разумно делить на три части: одну – украинским борцам, другую часть – силам НАТО (в данном случае это мы), а третью часть можно отдать цыганам.
– Возможно, так и поступят с Украиной, – ответил Рихтер и тоже рассмеялся.
– Вы не смеете так говорить! – Соня отшатнулась.
– Мы шутим, Соня.
Марк Рихтер остался с ребенком, который ему напоминал о собственных детях. Еще недавно были такими вот маленькими. Асфальтовые, еще не обретшие цвет глаза девочки, напоминали глаза жены, Марии, в те минуты, когда жена сжимала в себе обиду и ее зеленые глаза темнели. Гвидо предоставил Рихтеру право менять пеленки, сам занимался детским питанием: грел на плитке баночки, принесенные медсестрой.
А поезд все стоял. Дни шли, снег замел запасные пути, зачерствел наст на шпалах, состав заиндевел.
Приходили солдаты, переодетые в белые врачебные халаты, и врачи, одетые в пеструю рванину. Щупали пульс, проверяли багаж. Наконец, паспорта вернули.
Может быть, и впрямь дело в вирусе: липучая зараза, как известно, приходит всегда во время войны. Вот и сто лет назад накрыло Европу испанкой – и как раз во время большой бойни. На Первой мировой поубивали изрядно народу, но еще больше перемерло от никому не понятной заразы. Солдаты (или врачи?) советовали всем носить маски. Но масок не было.
– Маски у вас есть? – спрашивала попутчиков взволнованная Жанна.
– Противогазов даже нет, – отвечал злой Кристоф.
– Зачем противогазы, лучше венецианские полумаски, – говорил итальянец. Но Бруно мрачнел день ото дня.
– Вирус придумали американцы, – говорил Кристоф, скалясь. – Сварганили вирус в секретных лабораториях и выпустили в Европе. Химическое оружие, понятно? Чтобы людей превратить в роботов, понятно?
Три недели пассажиры маялись, не покидая свои купе, бранили путинский режим и американский вирус. С бургундского перешли на водку, покупали скверное пойло у алкашей на перроне. Кристоф научил итальянца пить стакан залпом. Белорусские бабки совали в окна вагона кастрюли с картошкой да картофельные пирожки, продавали пассажирам драники – картофельные блины; у белорусов кулинария сводится к вариантам картофельных блюд. Обвыклись пассажиры в Орше; а как поезд тронулся, тут и новости подоспели. Согнали российские войска к границе с Украиной, объявили по всем каналам: мол, идут учения; и – помертвели пассажиры. Поняли, что будет война.
Снег все шел. От Орши до Смоленска несколько часов пути, а под Смоленском – опять военный грузовик поперек железнодорожного полотна.