Сторож брата. Том 2 - стр. 27

Затем следовало связать социальные законы с эстетическими принципами: любовь = равенство = свобода = справедливость = прекрасное. Я подозревал, что такая связь понятий существует, Платон подводил к этой мысли. Но умозрительно допускать возможность связи и ощутить единство физически, – разные вещи. Лишь собственная жизнь, опыт соединения понятий: дети, жена, родина, партия, семья, любовница, нация, искусство, даже плюшевые игрушки – мы переживаем каждое из явлений отдельно, и лишь осознание беды и потери помогает врастить одно в другое.

Стоит единство осознать, как все явления – растения, животные, люди, продукты, произведенные людьми, искусство, идеи и машины, все, что мы называем культурой, – делаются компонентами закона равенства сущностей. Мой младший сын иногда говорит о том, что животные имеют право поднять восстание против людей, так отвечая на истребление, учиненное человеком. Но равным образом я вижу права игрушек или картин, которые унижены нашим людским непониманием. Все отдельное возможно воспринять лишь внутри единой сущности, иначе мы не сможем полноценно пережить особенность отдельного, мы не сможем любить ребенка и женщину, если не осознаем, что они выражают общее для всех чувство единения с сущим. Неоплатоники это хорошо понимали. Они говорили – «эйдос».

Единую сущность всего, существующего отдельно, неоплатоники называли словом «эйдос», но я сейчас скажу: народ.

Когда я обнимаю Марию, я обнимаю весь мир, и плюшевых игрушек своих мальчиков, и картошку из подвала, которая спасла мать во время Второй мировой, и картины из Прадо. Мария согревает меня, как земля, как растения и солнце. Дети так добры ко мне, как тепло и свет. Все это вместе – растения, дети, игрушки, жена, свет – называется словом «народ», просто надо понимать народ не как «нацию», а как всех обитателей земли. Россия – это трансформатор энергии, помещенный между Востоком и Западом, Россия – вовсе не империя, но симбиоз энергетики и упорства, помогающий единству планетарной семьи; дай мне сил, Боже, проплыть между украинской Харибдой и российской Сциллой – к единой семье народов. Но что может вернуть осознание равенства лицемерному миру?

– А вам не кажется, Марк Кириллович, что самый страшный здесь человек – это совсем не Жмур с пистолетом и не госпожа Лилиана? Они агрессивные, признаю, но их можно и нужно понять. Самый неприятный здесь – это анархист Кристоф. Вот от них все беды в Европе! – говорила взволнованная Соня Куркулис.

– Вы, Соня, социалистов боитесь больше, чем капиталистов?

– Кто революции устраивает? Марк Кириллович, вы же знаток истории! Согласитесь, что все зло от идеи принудительного равенства!

– Не преувеличивайте мои знания, дорогая Соня.

– Вы сами говорили, что идея объединенной Бургундии – репетиция европейского единства! – торжествующе сказала Соня.

– Когда-то на лекциях говорил… Это так давно было. Мы и в Гражданской войне России разобраться не можем, а всего-то век прошел! Ну да, – говорил Марк Рихтер, постепенно увлекаясь, – выстроить анализ можно из любой точки. Извольте, можно начать от битвы при Пуатье…

– Гораздо интереснее! Так надоели эти названия… Макеевка, Ясиноватая, Горловка… Умоляю, расскажите о битве при Пуатье!