Сторож брата. Том 1 - стр. 19
– Потом в Челябинск вернулся, в летное училище поступил. Летать хотел.
– Ну и биография.
– Бердяева стал читать. Друг по училищу дал книгу, я увлекся. Самопознание. Философия свободы.
– Удивительная у тебя жизнь.
– Обычная. Люди ищут, где лучше.
Сказать на это было нечего; Марк Рихтер сам искал, где лучше. Впрочем, подумал он, это раньше я искал, теперь нет.
– Вовремя с Украины уехал, – сказал он вслух, – успел до войны.
– Никто про войну тогда не думал. Хорошо жили. Европейцы вкладывали деньги в производство. И британцы много вкладывали. Просто подумал, что пилотам платят больше.
– Потом решил, что философам еще больше платят? Но почему Англия? Ехал бы в Швецию. Там социализм.
– Вы и сами в Англию поехали.
– Верно.
– Оксфорд. Звучит. Из провинции – как поедешь, так уже не остановишься: сперва в Питер или в Москву, поживешь там на окраине, оттуда в Англию. Разве я один уехал?
– Хорошо поддел. Все поехали. Сейчас, кажется, многие возвращаются?
Есть такой закон: больные всегда норовят узнать, кто, кроме них, еще заболел: им становится легче оттого, что мор повальный. А неудачники хотят узнать о неудачах других.
– Информацией не владею, – сказал рассудительный Каштанов. – После крымских событий сюда приехало много народу, после Брекзита стали обратно уезжать. Примеры знаю.
– Расскажи.
– Вряд ли будет интересно. Знакомая приехала в Лондон. Из России уехала вместе с коммерсантом, который давал работу. А коммерсант вернулся обратно, открыл фирму в Сочи. Куда знакомой деться? Сорок пять лет, без мужа, дети в школе, уже есть квартира. Комната в подвальном этаже. В Пскове завидуют (родом из Пскова, забыл сказать), называют ее «средним классом».
– Понятно. – Из рассказа Каштанова он запомнил только, что одинокой женщине сорок пять лет и ее дети ходят в школу. Как моя семья, подумал он.
– Общей статистики нет, – Каштанов подвел итог. – Коммерсант уехал, бухгалтер остался.
– Значит, те, что приехали, и те, что уезжают, – разные люди?
– Много богатых уехало.
– Откуда известно?
– Теперь отношения с Англией плохие. Раньше здесь воры прятались. Потом сказали, что только тех олигархов, кто сдает государственные секреты, здесь оставят. Надо выбрать.
– Однако у тебя богатая информация.
– Говорят, у олигархов дома отнимают. Сам сведений не имею, мне мусорщики рассказывали. Они откуда-то знают, а в газетах про это не пишут. У меня знакомых олигархов нет.
– И у вас детей нет, – некстати вставил Марк Кириллович.
– Никогда не был женат. Не могу ответственность за другого брать. А у вас дети есть?
– Я семью оставил, – сказал Марк Кириллович. Дико это прозвучало в общежитии, где все живут общим бытом. Впрочем, Каштанов не заметил парадокса. – Одну жену оставил в Москве. Давно. Другую сейчас здесь.
– Как же так, Марк Кириллович? – сказал Каштанов. И посмотрел тусклыми глазами. – Это нехорошо.
– Нехорошо. Согласен.
Он опять стал думать о детях. Он думал о детских ручках и о том, как стучат их башмаки по коридору, об игрушках, с которыми дети не расставались, даже начав ходить в школу, и одновременно думал о женщине с мокрой промежностью, которая, как оказалось, отдавалась не только ему. И мысль «как она могла?», дрянная мысль, стучала в мозгу совсем рядом с мыслями о спокойных глазах жены и о детских голосах.