Сторож брата. Том 1 - стр. 17
Напротив Бодлианской библиотеки шумела, как обычно, манифестация. Через день здесь воздвигали маленькие баррикады из разобранного штакетника и ящиков, и поочередно – мусульмане, ущемленные в Палестине, африканцы, пораженные в правах, курды, негодующие на турок, украинцы, желающие вернуть Крым, – выкрикивали лозунги в пеструю толпу студентов, которые шли на занятия. Марку Рихтеру манифестанты напоминали футболистов: команды сменяли друг друга на поле – один день играл «Арсенал» против «Челси», другой день «Мадрид» против «Барселоны». Сегодня на поле вышли представители отнюдь не высшей лиги; зрителей было маловато. Впрочем, Рождество отвлекало.
Митинговали украинские патриоты, и он увидел Феликса Клапана, лысина акварелиста отражала огни большой елки, установленной неподалеку. Клапан предрекал Гаагский трибунал российскому правительству, временами пинал резиновую куклу, изображавшую российского президента, глаза его задорно блестели; небольшая группа патриотов галдела, и гул свободолюбивых речей смешивался со свистом, звоном, хлопушками и обычным рождественским шумом улицы.
Адмирал никак не мог подмигнуть, это не вязалось с осанкой и положением; однако мастер колледжа, адмирал Черч, подмигнул ему еще раз – явственно, игриво, призывно. Подмигнул – и мимо прошел. И Марк Рихтер продолжил свой путь: свернул на Хай-стрит, дошел до библиотеки, миновал колледж Крайст-Черч, где сегодня толстый правозащитник рассказывал о неизбежном поражении автократии, перешел мост у Модлен-колледжа, прошел мимо паба «Индюк и морковка», где работяги играли в «свинюшек», и дальше, вдоль Коули-роуд, где живет народ победнее и поцветнее.
В конце этой длинной улицы начинаются тощие дома уж сущей бедноты, где селятся уж и вовсе цветные, и вот там построили общежитие, точнее, новый корпус, победнее того, первого, что располагался подле колледжа и был выполнен в псевдоготическом стиле.
Администратор по хозяйственной части, бывший майор королевской авиации Алекс Гормли, занимавшийся расселением студентов, инстинктивно понимал, кого куда следует направить. Даром что один глаз у Гормли был стеклянным, он и оставшимся видел человека насквозь, вплоть до чековой книжки родителей. Едва взгляд его касался потенциального жильца, как Гормли уже знал, на каком этаже тот будет жить, сколько у него будет соседей, и уж определенно знал – в какой корпус селить студента.
Новый корпус был отстроен из привычного всем оксфордского бурого кирпича, прямоугольная казарма, но с тем прогрессивным отличием, что одна из стен сплошь стеклянная: дерзкое новшество. Всякий архитектор норовит оставить след в истории, и творец этого здания решил снабдить стандартный кирпичный барак «французскими окнами», совершенно как в Версале, чтобы стекло в комнатах шло от пола до потолка. То, что придает свежую прелесть французскому дворцу в парке, оказалось не столь замечательно в английском общежитии. Ледяной ветер, непрерывно напиравший на тонкое стекло (двойные рамы не предусмотрены), превращал комнату в морозильную камеру, жильцы завешивали окна разнообразными предметами, как то: юбки, подштанники и скатерти. Те из постояльцев, что по неосмотрительности обзавелись детьми (невозможно все предвидеть), получали комнату побольше и имели возможность сушить пеленки, развесив их вдоль огромного стекла. Неказистый быт вышел наружу, стеклянная стена приобрела вид цыганской кибитки.