Сто и одна ночь - стр. 47
Я киваю. Да, мой герой жил именно здесь. В этом самом окне сверкала молния, когда сюда впервые поднялась Лана. На этой стене переплетались их тени, когда Глеб впервые ее целовал.
Я взволнована так, что не сразу понимаю, о чем говорит Граф.
— Совсем забыл! На открытке, с обратной стороны, есть надпись. «Здесь все начиналось. Я помню каждое мгновение». И дата: тысяча девятьсот восемьдесят шестой год. Подписи нет. На этом моменте, признаюсь, мой мозг закипел. Потому что, надо полагать, получатель открытки связан с моей семьей, а отправитель, вероятно, с вашей. Но каким образом? Надо же, ни одной фотографии, блокнота, тетради! — Граф хлопает дверцей шкафа. Она крякает и повисает на одной петле. — Связь, очевидно, есть, раз вы знали, что у меня находится то самое кольцо с аметистом. Но на этом я сдаюсь. Похоже, дополнительную информацию я могу получить только из вашей истории, так что внимательно слушаю.
— О нет, Граф. Сейчас ваша очередь рассказывать. Концентрированная тайна, помните?
— Точно, — он трет кончик носа. — Вы знаете, что произошло с моими родителями, Шахерезада?
— Они погибли, когда вам едва исполнился год.
Граф довольно ухмыляется — что не очень-то хорошо сочетается с моими словами.
— Нет, не погибли. Они исчезли. Я думаю, они сбежали. Были такими же ворами, как и вы. Наверное, именно это совпадение вначале и удержало меня от звонка в полицию, а не ваша история. Я сентиментален к воришкам. Родители завещали мне гараж, доверху набитый дорогущим хламом, потому что просто не могли увезти его с собой, а вовсе не из-за бесконечной любви. Меня оставили на полоумного дедулю, от которого я сбежал, когда мне было двенадцать. Потом, правда, вернулся: на улице жить опасно. Да и глупо.
— Но потом вас заинтересовала и сама история, верно?
— Да, потом вы подкинули парочку любопытных деталей. Сначала я подумал, если вы знаете о кольце, то, возможно, слышали и о моих родителях, от которых оно мне досталось. Но, судя по вашему лицу, вы удивлены не меньше, чем был удивлен я, когда выяснил, что документы об их смерти липовые.
Я и в самом деле в шоке. Но на кое-кого эта информация произведет куда более сильное впечатление.
— Почему вы так смотрите на меня? — я перевожу тему.
— Вам удивительно подходит этот дом, — подхватывает мою игру Граф.
Фыркаю.
— Надеюсь, вы не имеете в виду, что я дряхлая и всеми брошенная!
Граф улыбается, и эта редкая улыбка словно подсвечивает его изнутри. На несколько секунд он превращается в искреннего, приятного, теплого человека. Или у меня очень богатое воображение.
— Этот дом словно создан для вас! Я легко могу представить, как утром, завернувшись в плед, вы сидите в этой спальне в просторном старом кресле с резными деревянными подлокотниками. Держите двумя руками большую, доверху наполненную чаем чашку. Утреннее солнце освещает вашу полуулыбку. О ноги трется толстый рыжий кот.
— Граф, да вы романтик!
— Я просто писатель.
Искренность слов, улыбка создают особую ауру, и я иду дальше:
— Граф, вот скажите, зачем вы пишете книги, которые ломают человеческие судьбы? Ведь не только ради денег — у вас шикарное наследство, пусть и ворованное. И дело не в жажде справедливости. Женщина, продававшая свое тело мужчинам, не самая злостная преступница в мире. А вы не просто ее изобличили. Сначала заставили ее верить вам, признались ей в любви…