Сто и одна ночь - стр. 29
— Сладких снов, Стрелок, — произнесла она тепло и нежно.
— Сладких снов, Ксюша, — ответил Глеб.
И между ними возникла терпкая, волнующая, совсем не дружеская пауза. А потом вдруг щелкнула щеколда калитки, и на улицу вывалился Ксюшин муж, взлохмаченный, злой, смердящий перегаром. Похоже, давно подслушивал их разговор.
— Здра… — попытался поздороваться Глеб, но его прервал тяжелый удар ладонью в плечо.
— Она тебе не Ксюша! Молокосос! — брызжа слюной проорал мужик. — Она для тебя — Ксения Ивановна!
— Езжай уже, — поникнув, попросила Ксения.
Глеб скорее прочитал это по ее губам, чем расслышал из-за пьяных выкриков.
Кивнул, глядя сквозь ее мужа, и исчез в черноте ночи.
Домой он не поехал — едва свернул на перекрестке, как бросился к Лане.
К ее коттеджу, обвитому плющом, Глеба толкала вовсе не влюбленность, а коктейль чувств — одно темнее другого. Сейчас тот, другой, мужчина, живущий в нем, злой, жестокий, ядовитый, взял верх. Это он бросал камешки в Ланино окно, он жестами требовал, чтобы та спустилась, хотя знал, как сильно ей попадет от отца.
Лана выскользнула из дома в джинсах и байке с капюшоном, из-под которого выглядывал кончик косички, заплетенной на ночь. Источающая нежное сонное тепло. Все еще тихая, спокойная, лишь с отблеском тревоги во взгляде. Протянула к нему руки — доверчиво, почти по-детски. Но Глеба это не тронуло, он впился в нее поцелуем — таким, что дух перехватило. А потом за руку потащил Лану за собой.
— Глебушек, что с тобой? Почему не отвечал на звонки?
Как же ему теперь не нравился этот «Глебушек», похожий на «хлебушек»! Другими словами — мякиш. Пресный, безвольный, привыкший все эмоции держать при себе. Сейчас Глеб хотел одного — брать. Даже в глубь леса не пошел — остановился за ближайшими елями, благо еще только начинало светать. Рывком притянул Лану к себе, ладонь положил ей на затылок, чтоб не увернулась. Целовал страстно, жадно — так, что дыхания не хватало. Остановился только, когда услышал вскрик и одновременно почувствовал во рту солоноватый привкус — до крови прикусил ей губу.
Глеб замер.
Все еще крепко прижимая Лану к себе, он осторожно, будто заглаживая вину, провел языком по ранке. Лана забилась в его руках, попыталась оттолкнуть, и он, все еще ошарашенный своим поступком, ослабил хватку.
Лана вырвалась, отступила на пару шагов, а ведь могла сбежать. И Глеб снова почувствовал, как в нем закипает злость. Почему не ушла?! Почему позволяет ему так себя вести?
Он прижал Лану спиной к дереву. Снова целовал ее — уже нежнее, чувственнее, сдерживая порывы. Приказал себе: без ее согласия не станет, не позволит. Прижался к Лане всем телом, дожидаясь, когда она оттает. Уткнулся носом ей в ухо — и дышал, дышал, успокаивая нервы.
И постепенно его огонь передался Лане. Кончик ее носа скользнул по его подбородку, ресницы защекотали щеку. Горячие ладошки нырнули к нему под майку.
Глеб улыбнулся. Чуть отстранился, чтобы удобнее было поглаживать пальцами ее скулу, щеку, подбородок.
Дыхание Ланы стало глуше и глубже. Она наклонила голову, подставляя шею под поцелуи, провела ноготками по спине Глеба, отчего его бросило в дрожь. Он выгнулся, позволяя волне наслаждения прокатиться по телу.
Теперь желание снова бешено пульсировало в нем, до озноба. Глеб запустил руки под байку Ланы и замер, ощутив под пальцами обнаженную грудь. Принцесса знала, чем закончится их прогулка. Она хотела того же…