Сто и одна ночь - стр. 28
— Ваши герои поехали в Большой город, и я решил тоже внести в нашу с вами жизнь немного разнообразия. — Граф отпивает из бокала, преподнесенного официанткой, и кивает. — Дальше я сам.
— Моя жизнь не была однообразной даже до встречи с вами, Граф.
— Знаю. Читал ваше досье, — с легкой издевкой парирует он, наливая мне вино. Рубиновый цвет напитка один в один совпадает с оттенком платка, уголок которого выглядывает из нагрудного кармана черной рубашки Графа. — Само собой, я имел в виду разнообразие иного рода… Ну в самом деле, Кристина, — «Кристина? Не Шахерезада?!» — расслабьтесь. Чем вас не устраивает такое времяпровождение?
— Я не верю вам, Граф. У всего, что вы делаете, есть причина, — пробую вино и чувствую, как легкая приятная горечь щекочет язык. — Хотите, чтобы я расслабилась, расскажите, зачем привезли меня сюда.
— На случай, если у меня возникнут вопросы, а готовить кофе мне будет лень, — он замолкает, видя мое разочарование. — Так что там у нашего Глеба, Шахерезада?
Он кладет свою ладонь возле моей так близко, что возникает желание спрятать руки под столом. Но я не делаю этого.
— У нашего Глеба огромные проблемы, Граф.
— Глеб опустился на пуфик и, дрожа то ли от недавнего ледяного душа, то ли от переживаний, прислушался к звукам в ванной. Вот щелкнула дверца шкафчика. Вот Ксения что-то пробормотала сама себе. Вот в коридоре раздались ее легкие шаги — босиком по паркету… Каждый звук, связанный с ней, сейчас причинял физическую боль — настолько сильную, что проступали слезы. Глеб обхватил голову руками. Наверное, он и в самом деле сходил с ума.
— Убери ладони, — ласково попросила Ксения, стоя у него за спиной.
Он подчинился.
И в следующее мгновение почувствовал прикосновение пальцев к своим волосам. Едва ощутимое, почти невесомое, но его сердце резко сжалось. Глеб застонал.
— Больно?! — Ксения отдернула руку.
— Нет. Продолжай.
— Точно?
— Конечно, точно, — Глеб криво улыбнулся.
И вот ее пальцы, пересилившие страх прикосновения, порхают по его волосам, перебирают пряди — и все внутри у него поет и переливается светом. Это восторг, экстаз. Это перерождение.
— Ай! — Глеб вскочил — и наваждение как рукой сняло.
В голове прояснилось, дышать стало проще. Что же такое происходило с ним? Последствия удара?
— Я просто прижгла йодом! Хочешь, подую? — рассмеялась она, и Глеб тотчас отозвался улыбкой. — Какие же вы, мужчины, ранимые!.. Ну что, сможешь вести машину?
— А то!
Дорога назад пролетела незаметно, весело и спокойно. Ксения мало болтала, больше задавала вопросы — о его детстве, увлечениях, машинах. В последнем она совсем не разбиралась. Когда, забывая об этом, Глеб срывался на термины, Ксения одаривала его таким смешным изумленным взглядом, что к концу поездки от хохота у него разболелся живот.
Ксения попросила оставить машину у Глеба, а дальше провести ее пешком. Он согласился, вопросов не задавал.
Прощались долго. Фразы все цеплялись друг за друга, разговор не заканчивался.
— Скоро рассвет, иди-ка ты спать, — первой прервала прощание Ксения.
— Мое детское время закончилось? — улыбаясь, спросил Глеб, пожевывая травинку.
Он опирался плечом на створку ворот, руки держал в карманах. Ксения стояла в полушаге, обнимая себя за плечи — было свежо. А у него — ни куртки, ни пледа, чтобы предложить своей спутнице. Он мог бы ее обнять — просто, чтобы согреть. Но, вероятно, уже в другой раз, когда она перестанет бояться прикосновений. Ведь дотрагивалась же Ксения сегодня до его волос.