Становясь легендой - стр. 71
– Но Акива, куда пойду? – ответил второй, с незнакомым барду свистящим акцентом.
– Жил же ты как-то, пока сюда не заявился! – упрямо проговорил Акива.
– Я скитался по канавам и жил под мостами! Зима подступает, а ты знаешь, мне нельзя мерзнуть! Раньше я после середины осени даже на улицу не выходил!
– Ну а сейчас выйдешь!
Судя по звукам, доносившимся из-за стены, рыжий леннай толкал кого-то, а тот упирался.
– Ты не можешь выгнать меня, я умру от холода, а со мной умрут сотни! – шипел незнакомец, упираясь. – Побереги свою прожженную душу, старый скупец!
– Против рыжих леннайев святейший Клевор ничего не имеет, так что за мою душу ты можешь быть спокоен!…
Тут двое вывалились в коридор, где стоял Есень, и столкнулись с ним лицом к лицу.
Глаза барда уже привыкли к темноте в помещении, и он смог разглядеть, что Акива прижимал к стене сопротивляющийся ворох шарфов и одеял.
– Тебя только тут не хватало, жалкий пьяница! – прошипел сквозь клыки леннай. – Брысь с глаз моих!
Есень, ничего толком не соображая, кивнул, хлопнув глазами, и убрался в свою комнату. Он дождался, пока Акива выгонит кого-то наружу, закроет дверь на замок и уйдет.
Только после этого бард вернулся в коридор и отпер дверь, чтобы выйти на задний двор по известному делу.
Разумеется, бард не заметил, что как только он отошел от двери, внутрь гостиницы проскользнула тень. Акива запер дверь совсем не просто так.
Выйдя из деревянной кабинки, бард почувствовал себя намного лучше, теперь ему просто очень хотелось спать. Он вернулся в «Выдру» и от отправился к себе. Однако, когда Есень приблизился к своей спальне, он снова услышал знакомый свистящий голос.
– Так-так… видать, эта коморка жилая, – бормотала бесформенная тень, скользя по комнате. – О, какая рубашка! Может, взять? Хорошая, долго прослужит… и нарядная… продать ее? Можно и продать! На такую рубашку можно недельку прожить, под землей-то можно, да… О, а это что? Тетива, что ли?… А, струны! Точно продам… крепкие… Наверное, хорошо пойдут…
Так незнакомец описывал почти каждую вещь Есеня, которую находил в комнате. Барду эти разговоры не понравились.
– Ты кто такой!? – грозно прошипел толстяк, заходя внутрь и насупившись. Вспышка боли в голове заставила его поморщиться, от чего лицо приняло совсем уж угрожающий вид.
Незнакомец, укутанный в ворох шарфов и напоминающий скорее привидение с подмостков дешевого театра, чем живое существо, вздрогнул и обернулся.
– А ты кто такой? – прошипел он.
– Я Есень! – ответил бард. Он был одного роста с воришкой, но зато раза в три шире и, если вдруг что, себя в обиду точно не даст. Мысль о том, что у вора может быть нож или что похуже, обошла затуманенную голову барда стороной. – Это моя комната, а ты иди отсюда!
– Ишь какой! – проворчал сгусток шарфов, отступая на пару шагов. – Тебе что, рубашки жалко? У тебя вон одна мандолина чего стоит, а мне жить не на что!
– Что, совсем не на что? – спросил бард, сам не зная, зачем. Есень вспомнил, как этот некто просил Акиву не выгонять его, и музыканту вдруг стало жаль незнакомца.
– Совсем!
– А почему тебя Акива выгнал?
– А вот этого тебе лучше не знать, приятель, – проговорил вор в шарфах. – Что ж, не хочешь по-хорошему, так значит сам напросился…
Тень вдруг начала расплываться, лепестки балахонов один за другим раскрылись, а среди них зажглись два оранжевых огня. Эти огни слегка подрагивали, притягивая взгляд и вводя в легкий транс.