Совдетство. Книга о светлом прошлом - стр. 120
– Галина Яковлевна, подготовьте приказ об отчислении из лагеря Полуякова, Захарова и… э-э-э… Лещинского. Четвертый отряд.
– С какой формулировкой и от какого числа? – уточнила Галяква, возникая на пороге.
– С завтрашнего дня. Нет. С послезавтрашнего. Как раз родители приедут и заберут их, голубчиков, под расписку.
– Формулировка? – спросила, ликуя, секретарша.
– Формулировка… – Анаконда плотоядно задумалась. – Формулировка такая: «За расхищение коллективной собственности, выразившейся в пожирании… Нет, в поедании клубники на дачных участках».
– В регулярном поедании? – подбавила зловредная Галяква.
У нее на носу, видимо, с самого детства росла большая волосатая бородавка, исключавшая всякое милосердие к окружающим.
– Именно – в ре-гу-ляр-ном. Спасибо за подсказку, Галина Яковлевна! – благодарно кивнула Анаконда и безжалостно глянула на нас. – Ну что, внучата Мишки Квакина, доигрались!
– Мы больше не бу-у-удем… – загнусили мы.
– Поздно рыдать, голубчики! Поезд ушел. Поздно, расхитители клубничной собственности! Раньше надо было думать. Теперь – бесполезно. Прямо на торжественном построении я и передам вас родителям из рук в руки с волчьими характеристиками. При всех! Вот позору-то будет! Бедная Лидия Ильинична! – Анаконда посмотрела мне в глаза, словно гипнотизировала перед тем, как проглотить. – Пошли вон, паршивцы!
Поняв, что жизнь погибла, мы повернулись и побрели восвояси.
– Захаров! – окликнула она.
– Что? – с надеждой обернулся Лемешев.
– Марш в медпункт, пусть тебе ухо обработают, а то неровен час отвалится. Как я тебя Ирине Аркадьевне одноухого верну! А ты, Лещинский, клубничку-то оставь в приемной. Захар Борисович, зайдите!
Бухгалтер вскочил со стула и, чуть не сбив нас с ног, вбежал в кабинет:
– Накладные бы подписать, Анна Кондратьевна!
– Давайте! Вы вот что, проведите-ка пять рублей через радиокружок.
– Анна Кондратьевна, лучше через судомодельный, – мертвым голосом возразил Заборчик.
– Ну, вам видней, вы у нас материально ответственный…
10. Родительский день
Время, оставшееся до приезда родителей, мы прожили как в тумане, с тоской бродили по территории, прощались с любимыми местами и друг с другом, гладили Альму, смотревшую на нас безутешными и все понимающими карими, совершенно человеческими глазами. Мы с горечью сознавали: на будущий год в «Дружбу» нас просто не примут, и судьба жестоко разбросает нас по разным пионерским лагерям, где все придется начинать с начала. Где не будет больше неразлучной троицы – Лемешев, Шаляпин, Козловский.
Но это еще полбеды. После досрочного возвращения домой каждого из нас ждало суровое возмездие. Отец Лемешева, майор, служил заместителем по строевой подготовке в военном училище. Всегда имея под рукой широкий офицерский ремень, Пашку он никогда не порол, используя другие методы воспитания. Поймав сына на нарушении дисциплины, майор ласково говорил: «Ну пойдем, сынок, позанимаемся!» – и вел на плац, видневшийся из окон служебной квартиры. Там Лемешев ходил строевым шагом до изнеможения, когда кажется, что пятки вот-вот отвалятся.
– Устал, сынок?
– Устал, папа.
– Ну отдохни чуток, – и разрешал сыну повисеть минут десять на турнике.
В результате невысокий, узкоплечий от природы Лемешев был крепок и охотно напрягал перед девчонками бицепс, твердый, как молодой баклажан.