Совдетство. Книга о светлом прошлом - стр. 119
– Попался, вредитель! У-у, рыжий! Вот кто к нам повадился! Плодожоры!
– Дяденька, я больше не буду! – взвыл от боли и ужаса Пашка. – Это не мы! Мы хотели дорогу срезать!
– Конечно, не будешь! В колонии клубники нет! Срезался ты, парень, всерьез!
Вот так, крепко держа за ухо, он повел Лемешева в лагерь, а мы, понятно, поплелись следом: не бросать же друга в беде! Оторопевший Козловский так и нес в руках улики, пропитавшие белую панаму рубиновым соком. А ведь я предупреждал идиота! Семафорыч, завидев шествие, отпер калитку и даже отдал честь со словами:
– Попались в плен, раззявы? Какие из вас, на хрен, разведчики!
В приемной директора терпеливо сидел с папочкой на коленях Заборчик – бухгалтер Захар Борисович Чикман. Лицо у него всегда было печальное, а глаза безутешные, словно его постоянно заставляют совершать какие-то дурные поступки, и он, внутренне протестуя, вынужден подчиняться. Увидев нас, Заборчик даже повеселел, поняв, что нам сейчас хуже, чем ему.
Секретарша директора Галина Яковлевна Ванина (Галяква), ехидная, сухая, как щепка, старушенция, вскинулась, перестав трещать на машинке, злорадно глянула на нас поверх очков и фыркнула, выказав презрение к расхитителям садовых товариществ.
– У себя? – сурово спросил дачник.
– У себя! Но к ней нельзя!
– А ну пошли! – Садовод потащил Лемешева в кабинет.
Мы, понурив головы, шагнули следом. Анаконда говорила по телефону, и судя по подчиненному выражению лица, – с московским начальством, докладывала, что к родительскому дню все готово. Увидев нас, она даже бровью не повела, а только приложила палец к губам, мол, не мешайте – важная линия! Огородник кивнул, вытер со лба платком пот и еще крепче сжал Пашкино ухо. Козловский хотел спрятать промокшую соком панаму за спину, но директриса еле заметным движением головы предупредила: поздно, голубчик! Спокойно и неторопливо закончив отчет, она положила трубку и долгим взглядом осмотрела каждого из нас, потом вперилась в дачника.
– Антон Максимович, отпустите ребенка, не убежит!
Тот подчинился, снял шляпу и разжал волосатые пальцы: Пашкино ухо напоминало большую клубничину, раздавленную в лепешку.
– Вот, полюбуйтесь, Анна Кондратьевна, на вашу саранчу! Совсем житья от них не стало. Каждый божий день озоруют. Садишь, горбатишься, удобряешь, поливаешь, а урожай – пшик!
– Позор! – показательно прикрикнув, Анаконда погрозила нам пальцем.
Мы низко опустили головы – рыжую, русую и черную.
– И много съели? – участливо поинтересовалась она.
– Килограмм точно сожрали. А то и больше. Когда же это вредительство кончится?
– После третьей смены – это я вам точно обещаю.
– Безобразие! Я заявление в милицию напишу.
– Обязательно! Они у вас на грядках пост организуют.
– Смеетесь?
– Да уж какой тут смех! В третий раз приходите. Спасибо за бдительность! Виновные будут наказаны. – Она полезла в сумку и вынула оттуда пять рублей. – Получите компенсацию!
– Ну, на пятерку-то они не наели… – замялся дачник.
– Ничего, это на перспективу. Скоро крыжовник и вишни поспеют.
– Спасибо. Вы не поймите… Мы не куркули какие-нибудь. Но ведь и ягода сама не растет, пока обиходишь – семь потов сойдет.
– Я понимаю!
Антон Максимович взял синюю бумажку и, пятясь, покинул кабинет. Директриса еще раз оглядела нас с ног до головы, задержавшись на распухшем Пашкином ухе, потом громко, чтобы было слышно через тонкую дверь в приемной, распорядилась: