Соткана солью - стр. 20

– Отойди сейчас же! – пытаюсь оттолкнуть эту мускулистую махину от себя, но ему хоть бы хны.

Как ни в чем не бывало, перегнувшись через меня, смотрит в зеркало и дурашливо обводит пальцами вокруг рта, насмешливо резюмируя:

– Ну, вот – никакого молока.

– Да плевать мне! – рычу, не в силах больше выносить эту обжигающую до дрожи близость.

– Да-да, я понял, – снисходительно мурлычет этот стервец и, растянув губы в какой-то сокровенно-мистерейной усмешке, шепчет. – Только в следующий раз, когда мамочке снова будет плевать, пусть собирает информацию не так топорно, лады?

Наверное, если бы взглядом можно было убивать, это наглое чудовище валялось бы сейчас в луже собственной крови.

Видимо, прочитав что-то эдакое в моих глазах, Красавин примирительно поднимает руки и, шало подмигнув, идет к двери. Я же просто-напросто обтекаю, едва дыша от дикого стыда, понимая, что придушу Монастырскую к чертям собачьим с ее гребанными досье и сплетнями.

– Ты хоть представляешь, как я себя чувствовала?! Да мне хотелось сквозь землю провалиться! Позор! Просто позорище! – распыляюсь я уже минут десять по телефону, меряя шагами зону отдыха перед открытым камином из травертина.

По приезде домой я сразу же позвонила Монастырской.

Она, судя по звукам на бэкграунде, была на какой-то вечеринке, но отвертеться от меня даже не пыталась, видимо, поняв, что я сейчас в таком состоянии, что перерою весь Лос-Анджелес, но заставлю ее выслушать все, что думаю о такой дружеской помощи. А думаю я, что ее нужно запретить на законодательном уровне.

– Мало того, он совсем отбитый! – продолжаю возмущаться. – Ворвался в женский туалет, зажал меня возле раковины…

– Пока звучит неплохо, – со смешком вставляет свои пять копеек подруга.

– Надя, это ни фига не смешно! Он глумился. Знаешь, как он меня назвал? Мамочкой! Мамочкой, черт тебя дери! – повышаю голос, едва не пыхча от гнева. Я все еще немного пьяна и, вероятно, излишне эмоциональна, но все равно это не отменяет того факта, что чувствую себя препоганейшим образом.

Мне и в страшном сне не могло присниться, что однажды меня примут за одну из тех старперок-миллиардерш, гоняющихся за молоденькими, звездными мальчиками. И пусть это абсолютно нормальная, я бы даже сказала издревле устоявшаяся модель восхождения на звездный олимп – каждая вторая звезда загорелась, благодаря связи с богатым покровителем или покровительницей – я, лично, себя в роли сахарной мамочки не то, что не видела, я об этом даже не думала никогда. А теперь не знаю, как на это реагировать.

– А, по-моему, “мамочка” – это горячо. С чего ты вообще взяла, что он вкладывает в это какой-то смысл? Может, у мальчика просто кинк на милф, и он на полном серьезе подкатил, – продолжает Монастырская веселиться, отчего я едва не рычу, мысленно отсидев два срока и выйдя на свободу.

– Надь, не беси меня! Я и так на грани.

– Вообще не понимаю, чего ты так реагируешь? Голливуд – не наш Зажопинск. Здесь время – деньги, никто не хочет тратить его, не пойми на кого, поэтому заранее зондируют почву.

– Ты это боксерику объясни, а то он, видать, не в теме, – язвлю, давая понять, что логика немножко хромает, учитывая реакцию мальчика.

– А может, как раз, наоборот – сильно в теме? – не менее язвительно парирует Монастырская, заставляя меня закатить глаза.