Сонет с неправильной рифмовкой - стр. 16

Подождали еще пять минут. Что-то, говорит, голова болит, и висок так трет ручкой. Те, конечно, насторожились. Нет, прошло. Ууно говорит, что они потом втроем уже обсуждали этот случай и каждый признался, что ему хотелось в этот момент кинуться и прямо руками ее задушить. Но это понятно, что не вышло бы. Ведьма же! Ничем ее не возьмешь. Собрали они как оплеванные все свои инструменты, бокал этот зачем-то взяли, остановили запись в видеокамере. Она еще нагло так спрашивает, когда они деньги вернут, представляете? И смеется. Ну точно ведьма. В коридоре, оказывается, толпа народа собралась, но увидели, что она жива, и к ней бросились. Ну а смертельная команда, поджав хвост, села в машину и уехала. Вот как бывает!

Помолчали. Тут Эйно говорит:

– Да… Дела. У меня тоже случай был похожий. Был я на рыбалке, вернулся с полным садком. Через час, смотрю – рыба вся уснула, а один окунь живехонек, хвостом бьет, выбраться пытается. Тут меня жена позвала, что-то там срочно надо было, я сунул садок в холодильник и забыл про него. На другой день только вспомнил, открываю, достаю, чтоб выпотрошить – а окунек до сих пор живой и кажется еще бодрее, как будто я его только что из воды вытащил! Ну мне интересно стало, я всю прочую рыбу почистил, а его опять в холодильник. Через сутки достаю – живой!

– И чего ты с ним сделал?

– Кошке отдал. Страшно стало.

Современный горожанин не так-то часто оказывается заперт в тесном помещении наедине с незнакомыми людьми – ну, допустим, в армии, в больнице или в тюрьме. Но в армии служат не все; многие за всю жизнь ни разу не болеют чем-нибудь серьезным, да и в заключении не каждому удается побывать. Так что остается, в общем, только поезд, причем купейный вагон – ибо плацкартный, благодаря отсутствию перегородок (что-то в этом есть экуменическое), вызывает в душе совсем другой набор первобытных переживаний. Перед купейным же, особенно если впереди долгий путь, поневоле приходится гадать, словно крестьянке накануне смотрин: смилостивится ли судьба и не пошлет ли в соседи кого-нибудь совсем уж невозможного (полагаю, что, хоть списки нежеланных лиц у каждого свои, круг типажей в них схож до степени смешения). При этом, в отличие от предпочтений крестьянки, венчает список приятных ожиданий блистательное зеро – то есть в любом случае отсутствие соседа лучше, нежели самый лучший, благовоспитанный, благоухающий и жовиальный попутчик – если, конечно, из-за ночных кошмаров вы не боитесь оставаться в одиночестве.

В купе нас было четверо, увы – ни один не воспользовался возможностью отменить поездку в последнюю секунду или просто опоздать на поезд. Первым, еще до меня, пришел молодой щуплый парень, очень коротко стриженый (век назад такая прическа наводила бы на мысль о тифе, а сейчас скорее о химиотерапии), с неприятным испитым лицом, держащийся как-то преувеличенно настороженно, словно дикий зверь, прислушивающийся к звукам погони. Когда я пришел, он уже лежал на верхней полке, прямо в одежде забравшись под одеяло и, по современному обычаю, погрузившись в созерцание глубин собственного телефона. Мне иногда делается интересно, что предпримет нынешний молодой человек, если у него вдруг телефон на некоторое время отобрать. Конечно, это жестоко – вроде как утащить у монаха бревиарий и четки или сдуть шаловливым бореем кипу с хасидской незагоревшей макушки – но все же? Заплачет и свернется клубком? Выхватит такой же у первого встречного? Уж точно не попробует построить такой же на манер Робинзона: в какой-то момент мы (цивилизация) перескочили барьер, за которым даже самый смышленый инженер не может соорудить любой понадобившийся предмет из подручных материалов. Увидав меня, он оторвался от экрана и сухо кивнул, что показалось мне добрым знаком – не вовсе невежа, но и не станет лезть с разговорами. Его донельзя истертые, некогда белые кроссовки аккуратно стояли под нижней полкой.