Солнце Парижа. Часть 2. В зените. Вспышка - стр. 10
‑ Да, мы собираемся завтра на вечернее представление в театр Сары Бернар, на «Жар-птицу», ‑ Гумилёв тяжело вздохнул. Официант наполнил рюмку перед ним.
‑ За Дарью Дмитриевну только стоя! – Андрей дурашливо встал.
Пришлось и его гостю встать и сделать по глотку – напиток, явно, не для тостов.
‑ Это не то, – крякнул балагур, ‑ всё-таки, нет ничего лучше русской водки. Ну, Василий Евграфович, расскажите как Вы… Как Вы, дорогой? Как матушка Дарьи Дмитриевны? Слышал, она болела, ‑ Андрей начал неуверенно крутить шеей, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки.
‑ Г-мм, она скончалась три месяца. Царствие ей небесное, ‑ Гумилёв снял шляпу и положил её на колени.
Маска печали покрыла лицо Андрея, он опять махнул официанту:
‑ Мы не можем это так просто забыть.
Через минуту перед ними уже стояли коньячные бокалы. Аромат Camus начал распространяться над столиком.
‑ За упокой её души, ‑ Андрей грустно поднял бокал с тёмным напитком.
Гумилёву ничего не оставалось другого, как последовать его примеру.
‑ Вот печально, Василий Евграфович. Дорогой мой! ‑ голова Андрея упала на руки, сложенные на столе. Глухой голос мужчины раздавался уже под столом: ‑ Господи, все мы там будем. Прости наши души грешные!
Гумилёв начал осторожно приподниматься, намереваясь незаметно уйти. Но его визави успел приподнять голову и замахать руками.
‑ Василий Евграфович! Нет, не предавайте память русскую, ‑ Андрей махнул рукой гарсону. ‑ Пожалуйста, киш лорен для моего друга, ‑ затем, повернувшись к собеседнику, добавил: ‑ У них больше ничего приличного, кроме этого пирога, нет.
Официант наполнил их бокалы дурманящим напитком и отошёл исполнять заказ…
Через два часа, насвистывая какие-то незнакомые для французского уха мелодии, пара подвыпивших мужчин появилась на улице Сен-Мишель.
‑ Ну, где твои апартаменты? – мужчина помоложе задирал голову вверх, как будто пытаясь по окнам определить нужный дом. Мужчина постарше тяжело опирался на руку Андрея. Лысая голова Гумилёва изредка поблёскивала в слабых лучах солнца – шляпу он где-то уже потерял.
– Милостивый… Милостивый государь, – Гумилёв замахал руками на ближайший подъезд, – мы пришли. Вы обязаны зайти к нам – я Вас представлю Дарье Дмитриевне.
‑ Не смею, не смею, уважаемый Василий Евграфович, побеспокоить Дарью Дмитриевну, ‑ Андрей замотал головой.
‑ Глупости, Андрей Сергеевич. Смею Вас уверить, она будет несказанно рада, ‑ Гумилёв тянул Андрея в подъезд.
Андрей сдался, и они вошли в дом. В вестибюле их встретил осуждающий взгляд консьержа – пожилой француз лет пятидесяти-пятидесяти пяти в расстёгнутой жилетке.
‑ Месье Жак, честь имею представить моего друга – великолепнейшего во всех отношениях человека: Андрея Сергеевича, ‑ при этих словах Гумилёва Андрей дурашливо кивнул, поглубже надвинув на лицо свою шляпу.
Консьерж неопределённо хмыкнул, но Гумилёв не унимался:
‑ Жак, мадам прибыла? Как она? В добром здравии ли? В настроении ли?
Француз сделал надменное лицо.
‑ Мадам прошла в апартаменты два часа назад и не выходила.
‑ О! ‑ Гумилёв поднял указательный палец вверх, ‑ И не выходила, ‑ и прыснул пьяным смехом.
Друзья неспешно, раскачиваясь из стороны в сторону, начали подниматься по лестнице, мурлыкая какие-то напевы. Ажурный парапет лестницы с одной стороны и стена с другой определяли амплитуду змеевидной траектории движения поднимающихся вверх мужчин. Остановились они на третьем этаже перед лакированной деревянной дверью. Гумилёв попытался позвонить, но получилось не с первого раза – надо было попасть пальцем в кнопку звонка. Наконец, прозвучал резко пищащий звук. Ждать пришлось недолго – минута, и дверь приоткрылась на цепочке – кто-то выглянул: улыбающаяся физиономия Гумилёва была пропуском, дверь распахнулась ‑ на пороге стояла Даша.