Солнце Парижа. Часть 2. В зените. Вспышка - стр. 12
Он положил трубку, и почти сразу открылась дверь из соседней комнаты. В проёме он увидел фигуру Даши. Она по-прежнему смотрела на него удивлёнными глазами. Он молчал, разглядывая её: на этот раз она накинула сверху домашнего платья длинный халат из легкой шерстяной материи с рукавами и отворотами из шелка.
‑ Я думала, Вы ушли, ‑ наконец, произнесла она, в голосе чувствовались напряжённые нотки.
Андрей пожал плечами, ответил просто:
‑ Нет, ‑ подойдя к столу, повернул бокал вокруг своей оси – аромат коньяка усилился.
‑ Зачем Вы вообще пришли? По какому праву Вы меня преследуете? – неожиданно её лицо вспыхнуло праведным гневом.
Её наивное возмущение позабавило его, но он удержался от улыбки – это могло ещё больше разозлить женщину. Он смотрел на неё – она ждала ответа.
‑ Я Вас не преследовал никоим образом, ‑ он снова сел на диван, распустил шарф, рассматривая собеседницу: раскрасневшееся лицо, большие грозные глаза, тонкие нахмуренные брови, появились даже вертикальные линии сморщенного лба – но всё это как-то по-детски, несерьёзно. Сейчас Андрею уже захотелось выпить, он потянулся к бокалу и сделал небольшой глоток: его мир закружился в фейерверке праздника – он получал эстетическое наслаждение от вида этой грозной «воительницы» и физиологическое – от превосходного напитка.
«Нет, французы не правы, рисуя свой символ свободы как простолюдинку Марианну с фригийским колпаком и в тунике ‑ какая-то низкопробная чепуха с рыночной площади. Пожалуй, символ «Милой Франции» ‑ передо мной: в платье с кружевной отделкой от Дома Уорта». Она согнула перед собой руки и сжала кулачки, готовая броситься в бой. Его мир танцевал, он невольно всё-таки улыбнулся, и, конечно же, она заметила его улыбку.
‑ Убирайтесь вон, милостивый государь, ‑ прошла вспышка по её лицу.
Мир продолжал танцевать – он сделал ещё один глоток. Уходить не хотелось, но он понимал хрупкость положения: скоро мир потускнеет, комета покинет его, но… но она погибнет в этом мире человеческой реальности – этот мир её раздавит, как грязный кайзеровский сапог лиможскую фарфоровую статуэтку. Он посмотрел в сторону спящего в кресле: комета уже один раз уходила по ложной траектории.
Из состояния медленно текущих раздумий, притупляемых алкоголем, его вывел хлопок двери за исчезнувшей в спальне Дашей. Некоторое время Андрей приходил в себя, затем встал и, слегка покачиваясь, направился к выходу. Замедлив шаг, оглянулся – дверь в спальню оставалась закрытой…
Вечером следующего дня Андрей, лениво прохаживался в уголке аскетичного фойе театра Сары Бернар, ожидая чету Гумилёвых. Про себя он называл этот театр на площади Шатле по-старому – театром Де Ла Виль: ему казалось неуместным искусственно портить ауру старого «храма искусства» прилипшими к нему метками истории, даже когда дело касалось величайшей актрисы. В конце концов, если памяти необходимо остаться ‑ она останется незримо, пока это будет необходимо.
Время шло, но знакомых фигур он не замечал. «Что-то пошло не так», ‑ мужчина пожал плечами и направился к лестнице, ведущей на балкон. Его ожидала феерия русского балета ‑ «Жар-птица» Стравинского: двадцатый сезон Сергея Дягилева в Париже продолжался. В образе Жар-птицы должна была блистать несравненная Тамара Карсавина, Вера Фокина танцевала Царевну ‑ примы ещё премьерного спектакля, в роли Ивана-царевича выступал Леонид Мясин.