Смерть субъекта - стр. 32

Однако, беспрепятственно достигнув блока, где содержится Юлия Силва, я с ужасом понимаю, что опоздал. Издали я различаю голос Креона. Я легко его узнаю – голос, что всегда внушал мне уверенность, даже когда его обладатель подтрунивал надо мной, отдавал приказы или просто зачитывал материалы какого-нибудь дела.

Мне не разобрать, что говорит центурион, но до меня доносится фрагмент ответа девчонки.

– …никто не узнает, что это были вы…

Я прикрываю глаза и прислушиваюсь. Я хочу знать, о чем идет речь, но последние слова сменяются тишиной, и меня настораживает эта тишина.

Почему они замолчали? Разве Креон пришел к Юлии не для того, чтобы организовать ее побег?

К чему промедление?

Стараясь двигаться неслышнее тени, я крадусь ближе. С этого угла мне виден лишь краешек камеры, но и этого вполне достаточно. Свет фонаря, оставленного на полу, обрисовывает все необходимые детали: бурную гриву волос девчонки, и мужские руки на ее спине, примявшие ткань арестантской пижамы. Юлия чуть смещается в сторону, и я вижу, как она целует Креона.

Я рефлекторно прижимаю пальцы к губам. Во мне бурлят обида, гнев и разочарование, но мне не понять, к кому они обращены.

Уж точно не к заключенной.

Меня ранит, что мой наставник не так непогрешим, как я думал. Он пришел не спасать ее. Он не устоял перед искушением вкусить запретный плод, которым оказалась она, а не я.

Что ему до моей безоговорочной преданности, когда в поле зрения возникла красивая женщина?

Мне стоило бы уйти и сдать Прэтора со всеми потрохами куратору, но я стою, впав в подобие каталепсии. Я не в силах пошевелиться. Все суставы ощущаются несгибаемыми шарнирами, как у марионетки, а глаза, привыкшие к темноте, намертво прикованы к зрелищу в камере.

Бритая голова центуриона между стройных девичьих бедер. Ладони Юлии скользят по бетонной стене, а лицо скрыто за пологом волос, и там, в этих волосах тонут сладострастные вздохи. Это омерзительно, но в тоже время завораживающе. Я ослабляю ремень на своих штанах и запускаю руку в белье. Я представляю вместо собственных пальцев чужие пальцы и губы. Я представляю себя на месте Юлии Силва.

Cogitations poenam nemo patitur.

И какой же все-таки у Креона красивый череп! – умиляюсь я, и работаю кистью усерднее. Другого бы изуродовала эта солдафонская стрижка, как и униформа «Фациес Венена». Но, как я не приказывал себе этого не замечать, я вижу в своем наставнике красоту. Красота в нашей жизни значит немного. Я старался восхищаться его силой духа. Я восхищаюсь им и в нынешних обстоятельствах.

Я всегда боялся, что это произойдет, и пытался себя подготовить, но к такому нельзя подготовиться.

Мне нужно злиться лишь на себя за свои неисполнимые желания.

Это ничего не меняет. Я не предам своего господина. Я готов убить за центуриона Креона Прэтора, и не отказываюсь от своей клятвы. И я убью, как только он покинет тело Юлии Силва, а следом и ее камеру. Я планирую не убийство из ревности, не акт милосердия, а решение проблемы. Юлия Силва – проблема, как, впрочем, и я, но, выбирая из нас двоих, я, предпочту вычеркнуть Юлию из этого уравнения. Исчерпать прецедент, как любят говаривать в «Фациес Венена».

Провозившись с застежками своей одежды, и вытирая руку о ткань, я пропускаю первые слова, прозвучавшие в камере после паузы, наполненной лишь дыханием. Не важно, что любовники пообещают друг другу. Ясно одно: Креон собирается уходить. Самое время мне спрятаться в темноте, чтобы с ним не столкнуться.