Служанка для грифона - стр. 20
Влюблённость утомительна. А любовь — это хаос, и ни то, ни другое не для меня. Кажется, следует почаще напоминать себе об этом.
13. Глава 13. Джаспер
Десять лет назад, Окхэм-нест, поместье маркграфа Хоуклина
Помнится, в тринадцать лет мне ничего не хотелось сильнее, чем угодить своему отцу, Брамиону Сойеру, 14-му маркграфу Хоуклину. Но годы шли, и к тому времени, как мне почти исполнилось семнадцать, настроения в корне переменились.
В то лето — последнее перед поступлением в Академию, обязательным этапом, который должны пройти все отпрыски знатных родов — я был настроен крайне решительно. Ни много ни мало собирался сделать отцу выговор. И поэтому я ждал его прибытия с содроганием и нетерпением одновременно.
Он редко приезжал в Окхэм-нест, поместье, где мы жили с матушкой и сестрами. Большую часть времени отец проводил в Идригасе, чтобы, как он сам уверял, быть поближе к Его Драконьему Величеству. Ведь там, где живёт император, вечно сияет солнце!
Но никто из нас не обманывался. Мы с Роми были уже достаточно взрослыми, чтобы понять — отец в столице не из-за близости к императору. Причины крылись в его бесконечном поиске удовольствий.
Когда он приезжал, слуги сбивались с ног, чтобы начистить полы, вытряхнуть и освежить старинные гобелены, сдуть пыль с каминных полок. Брамион Сойер любил красивую картинку — идеальный дом, добропорядочная грифоница-жена, счастливые дети. Его не заботило, что скрывается за этим слоем позолоты.
По приезду он пригласил меня пройтись по окрестностям, и я согласился, конечно же. Но чтобы его позлить, выбрал свой самый потрепанный костюм — пуговицы на жилете отваливались, бархат сюртука потёрся и утратил блеск, сапоги были в заломах во всех возможных местах.
К сожалению, отца мой вид либо не смутил вовсе, либо он решил не обращать на него внимания до поры до времени.
— Ты мой наследник, Джаспер, — с гордостью говорил он, пока мы прогуливались у новенького пруда. Там плавали мерцающие рыбки, ситцевые вуалехвостки, матушкино последнее приобретение на радость близняшкам. — Наступит день, и всё это будет твоим.
Отец раскинул руки в стороны, как будто хотел объять всё поместье, залитое июньским солнцем. Но я и без праздных разговоров осознавал свою ответственность и весь её масштаб. Это давило на меня с детства, пугало и побуждало вздрагивать по ночам. И тем более странно мне было видеть, как отец отдаёт всего себя развлечениям.
Первое, что он сделал по прибытии в Окхэм-нест — спросил, не закончился ли ремонт в его любимой бильярдной комнате. Вторым его делом было заставить матушку плакать.
Это случалось из раза в раз, стоило Брамиону Сойеру объявиться на пороге. Слезы матери были одним из моих самых ранних воспоминаний. Родители закрывались в спальне, в другом конце коридора от детской, но мы с Роми прекрасно всё слышали.
Мама умоляла отца не возвращаться в Идригас, оставить очередную любовницу. Он соглашался. Извинялся, божился, что всё было в последний раз, а потом улетал под новый приступ рыданий.
Будучи детьми ни я, ни Роми даже не догадывались, что такое «любовница». Но по мере взросления пришло понимание. Сначала мы злились на отца, но в итоге смирились с отвращением и чувством бесконечной неловкости. И всё же я любил матушку так яростно, что мне больше не хотелось видеть, как она плачет.