Сломленная - стр. 23

– Какая глупость!

– Многие художники, философы и даже музыканты в старости превзошли свои ранние достижения. Но есть ли такие среди писателей?

– Виктор Гюго.

– Допустим. А еще кто? Монтескьё вообще перестал писать в пятьдесят девять лет, закончив «О духе законов» – свой многолетний труд.

– Наверно, есть и еще примеры.

– Но ни один не вспоминается.

– Только не падайте духом, – наставительно произнесла Мартина. – В любой работе бывают взлеты и падения. В этот раз вы не достигли желаемого результата, но я уверена, что следующая ваша книга будет блестящей.

– Обычно неудачи меня мотивируют. Но в этот раз все по-другому.

– Как думаете, почему?

– Из-за возраста. Андре говорит, что ученые завершают свою карьеру задолго до пятидесяти. Вот и в литературе, наверное, рано или поздно наступает момент, когда ты уже не пишешь ничего нового и занимаешься бесконечным самоповторением.

– Литература здесь ни при чем, – возразила Мартина.

– А как насчет науки?

– Понятия не имею.

Перед глазами вдруг снова встал образ Андре. Испытывал ли он когда-либо такое же разочарование, как и я? Хотя бы однажды? Или даже несколько раз?

– Среди твоих друзей есть деятели науки. Как они относятся к Андре?

– Они считают его великим ученым.

– Но им нравится то, чем он сейчас занимается?

– Говорят, что он с коллегами делает очень нужную и важную работу.

– Он говорит, что генераторами новых идей являются именно коллеги.

– Что же, возможно. Наверное, ученые делают открытия только в расцвете сил. Почти все лауреаты Нобелевской премии в области науки – молодежь.

Я вздохнула:

– Значит, Андре прав: он не откроет ничего нового.

– Мы не можем предсказывать будущее, – Мартина вдруг изменила тон. – В конце концов, это всего лишь частные случаи. Обобщение не является доказательством.

– Надеюсь, что ты права, – ответила я. И перевела разговор на другую тему.

Прощаясь со мной, Мартина робко произнесла:

– Я еще раз посмотрю вашу книгу. Возможно, я слишком быстро ее прочитала.

– Ты читала внимательно, это книга оказалась пустышкой. Но, как ты говоришь, ничего страшного.

– Конечно. Я уверена, что вы напишете еще много прекрасных книг.

Мне слабо в это верилось, но я не стала с ней спорить.

– Вы еще очень молоды! – добавила она.

Мне часто об этом говорят, и я всегда воспринимаю это как самый желанный комплимент. Но вдруг упоминание о молодости вызвало у меня раздражение. Это двусмысленная фраза, предвещающая наступление старости. Быть молодым – значит быть сильным, энергичным и жизнерадостным, быть бодрым душой. А старость – это скука, безделье, расточительство. Я вовсе не молода, просто хорошо сохранилась, а это совсем другое дело. Хорошо сохранилась и, возможно, уже никогда не стану другой. Я выпила снотворное и заснула.

Я проснулась в каком-то странном состоянии. Тревога ушла, но меня лихорадило. Отключив телефон, я принялась перечитывать Руссо и Монтескьё. Я читала десять часов подряд, сделав лишь один короткий перерыв – съесть пару яиц вкрутую с ломтиком ветчины. Я читала давно забытые тексты и, что самое интересное, узнавала в них свои собственные идеи. Порой я искренне удивлялась ходу авторской мысли, как будто эти книги писал кто-то другой; но в целом слова и стиль были до боли знакомы. Я узнавала эти долгие паузы и фразы, обрывающиеся на полуслове, узнавала тире и многоточия; все мысли были предсказуемы до тошноты, как затхлый запах комнаты, из которой ты очень давно не выходил. Наконец я заставила себя выйти на улицу и поужинать в ресторанчике по соседству; вернувшись домой, я выпила чашку крепчайшего кофе и открыла свою последнюю книгу. Я все время думала о ней и уже заранее знала, чем кончатся эти терзания. Все, что я хотела сказать, я уже сказала в двух предыдущих монографиях. Теперь я просто повторяла другими словами самые интересные идеи из них. Когда я считала себя успешной писательницей, это был самообман. К тому же в отрыве от уникального контекста первых двух книг мои методы утратили свою новизну и универсальность. Я не смогла сказать ничего нового, абсолютно ничего. Я знала, что второй том может лишь продлить этот период творческого кризиса. И тем не менее потратила три года на работу над совершенно бесполезной книгой. Раньше, действуя методом проб и ошибок, я находила истину. Теперь моя ошибка завела меня в тупик. Я написала абсолютно бесполезную книгу. Ее следовало бы сжечь.