Слёзы Индии - стр. 7
Город за окном уже жил своей громкой, суетной жизнью: мотоциклы, голоса, торговцы фруктами, дети, которые не боялись шума и ветра. Санадж долго сидела на кровати, прижимая кулон к ладони, словно пытаясь извлечь из него объяснение. Она вспоминала, как много лет назад, ещё девочкой, верила в силу предметов, казалось, если долго держать что-то важное в руке, можно уберечь себя от беды. Теперь эта вера возвращалась к ней вместе с ощущением опасности, которое крепло с каждым днём.
На завтрак она вышла поздно, накинула шаль, чтобы спрятаться от утреннего солнца. В ресторане гостиницы было почти пусто. За соседним столом двое мужчин что-то шептали по‑английски, оглядываясь через плечо, как будто тоже искали кого-то знакомого. Она поймала себя на том, что теперь смотрит на всех иначе – всматривается в глаза, ищет в каждом жесте намёк, в каждом слове предостережение.
Ритика пришла за ней чуть позже обычного, с кофе навынос и тёмными кругами под глазами. Вид у неё был такой, будто за ночь она пережила больше, чем за неделю в офисе.
– Вы в порядке? – спросила она тихо, почти не глядя в лицо.
– Я… пока да, – ответила Санадж, хотя сама не поверила в собственный тон.
– Если хотите, – добавила Ритика, – я могу остаться с вами до вечера. Или позвать кого-то из знакомых, у нас есть люди, которые могут просто быть рядом.
– Не стоит. Я не ребёнок, – мягко усмехнулась Санадж. – Если честно, мне спокойнее, когда меньше чужих людей.
Они вышли на улицу, и медленно пошли по боковой аллее, где ещё оставалась тень, где запах жареного нута и специй вплетался в воздух так густо, что кружилась голова. Машины проезжали рядом, оставляя за собой следы пара, шум и усталость. Вдруг Санадж почувствовала, что за ними кто-то идёт. Она обернулась быстро, резко, но за спиной была только женщина с ребёнком и мужчина с газетой.
Ритика заметила её движение и спросила:
– Всё хорошо?
– Просто показалось, – отмахнулась Санадж. – Иногда этот город становится слишком тесным.
Они молча шли до галереи, где должен был состояться очередной рабочий завтрак с кураторами и местными журналистами. Но в этот раз Санадж не могла сосредоточиться ни на одном разговоре. Все фразы казались ей пустыми, а между словами, как между высокими зданиями на улице, пряталась пустота, из которой могло вырасти что угодно – страх, подозрение, отчаяние.
В какой-то момент Ритика наклонилась к ней и спросила вполголоса:
– Вам не кажется, что кто-то интересуется вами чересчур настойчиво?
– Почему ты так думаешь?
– Я видела сегодня утром в холле мужчину в серой рубашке, он стоял возле входа, не входил, просто смотрел. Потом появился на углу, когда мы шли к галерее. Может быть, это просто совпадение…
Санадж сжала кулон сильнее, чем собиралась. Она посмотрела на Ритику, та была испугана, но старалась держаться уверенно.
– В этом городе слишком много совпадений, – сказала Санадж. – Я привыкла, что за мной следят. В детстве я всегда знала, когда мать смотрит на меня из окна, даже если не видела её.
– Но это не мама, – тихо сказала Ритика.
Санадж не ответила. Она вдруг вспомнила фразу, не дававшую покоя с ночи: «Я тебя не спрашивал». Эта фраза звучала теперь как предупреждение, как код к двери, за которой пряталась новая история – история, которую, возможно, она уже не могла изменить.