Слёзы Индии - стр. 6
Окно выходило на улицу, где среди шума машин, гудков и человеческих голосов, казалось, можно было услышать любое имя, если долго вслушиваться в гул ночного города. Она стояла, облокотившись на подоконник, и вглядывалась в поток фар, в изломанные фигуры пешеходов, в силуэты продавцов, которые не спешили убирать свои тележки даже глубокой ночью. Всё это было ей знакомо и в то же время невыносимо новым, будто бы за время её отсутствия город научился чему-то другому – как прятать тени, как держать память под замком, как внушать тревогу одним только дыханием ветра.
В какой-то момент она уловила тот самый аромат – лёгкий, почти неощутимый, как воспоминание о чём-то безвозвратно ушедшем. Запах жасмина. Он пробрался в комнату сквозь неплотно закрытое окно, смешался с ароматом старой бумаги, чая и незамеченной тревоги. Она знала, что этот запах всегда приходил накануне перемен, всегда появлялся там, где должно было произойти что-то важное. Детство, дом, мать, старый двор, где по утрам женщины вплетали цветы в волосы, и где каждая из девочек мечтала вырасти, уехать, стать кем-то другим, всё это вдруг налетело на неё с такой силой, что ей стало трудно дышать.
Санадж взяла кулон, ощущая, как он отзывается в руке тяжестью, не столько вещью, сколько памятью. Она вернулась к детству, к влажным вечерам, когда она, ещё девочка, играла с подругой во дворах, где воздух пах жасмином и тревогой. Они смеялись, делились секретами, не зная, какие тени уже собирались вокруг их семей. Кулон тогда был с ней, на тонкой цепочке, тёплый от её кожи, будто хранил в себе их общие мечты.
Она вспомнила мать – её руки, запах её кожи, низкий голос, звучащий только в те минуты, когда слова становились важнее молчания. «Береги это», – говорила она, касаясь кулона, и в её глазах мелькала тень, которую Санадж тогда не умела читать. В памяти оживали женщины её рода, их упрямство, их одиночество, их умение хранить тайны, не прося о помощи. Сколько раз она, взрослея, клялась себе, что не станет такой, что уйдёт, начнёт жизнь заново, оставит всё ненужное? Но теперь, держа кулон, вернувшийся спустя годы, она ощутила, как прошлое цепляется за неё, словно чужая воля, идущая по пятам.
Она легла в кровать, закрыла глаза, но сон не приходил. Мысли возвращались к мужчине в клубе, она не видела его лица, только голос, только тот короткий, почти резкий жест, с которым он отодвинул бокал, и слова – «Я тебя не спрашивал». Эти слова были не упрёком, не просьбой, а чем-то другим, как будто между ними был заключён немой договор – доверие без объяснений, помощь без благодарности.
В комнате становилось всё темнее, шум города стихал, но тревога не уходила. В какой-то момент ей показалось, что кто-то стоит под окном, что в тени возле фонаря мелькнула тёмная фигура. Сердце забилось чаще, она встала, выглянула наружу, но на улице никого не было. Всё это могло быть лишь игрой воображения, но теперь, после этой ночи, после возвращения кулона, Санадж уже не была уверена, что случайностей в её жизни быть не могло.
Она знала, что эта ночь – только начало. Всё, что было забыто, теперь требовало возвращения.
Утро не принесло облегчения. Санадж проснулась внезапно, будто кто-то невидимый дотронулся до её плеча, и первым движением поискала кулон на тумбочке. Он лежал там же, как символ, как вызов, как загадка, к которой ей только предстояло подступиться. Сон забылся мгновенно, оставив после себя лишь смутный вкус тревоги и странное ощущение, что всё происходящее не случайно, а кем-то заранее задумано.