Слёзы чёрной вдовы - стр. 47
Все же, пытаясь ей сопротивляться, он ответил с ухмылкой:
– Меня повысили.
– И побрили! – добавила Раскатова. Она осмелела настолько, что снова подошла вплотную и провела кончиком пальца с острым ноготком по его щеке. – Впрочем, без бороды вам намного лучше. Скажите, Степан Егорович, а есть ли вероятность, что вы отыщете эти ваши доказательства моей невиновности? Может, я смогу вам помочь?
Сказано это было нежным полушепотом. Кошкин чувствовал ее дыхание на своей шее, томно‑сладкий аромат духов и ее тело, которое раз за разом касалось его, и у него кружилась от этой близости голова.
– Можете, – смог все‑таки ответить он, – но вам для этого придется постараться очень сильно.
Кошкин и сам не сразу осознал двусмысленность этой фразы. А осознав, тоже улыбнулся. Потому что почувствовал на миг себя котом, а ее – мышкой.
Возникла некоторая заминка. На мгновение Кошкину почудилось, что сейчас она залепит ему пощечину. И он не знал толком, чего хочет больше – пощечины или очередного ласкового прикосновения.
Кошкин так и не смог этого решить, а Раскатова уже вернула на лицо хищную свою улыбку:
– Вот как? В таком случае я действительно постараюсь.
Ее рука, покоившаяся до того на груди Кошкина, медленно поплыла вниз. Кошкин даже позволил этой руке поколдовать над ним некоторое время, прежде чем аккуратно взял ее за запястье, отводя от себя – к неимоверному изумлению Раскатовой.
– В этой же комнате вчера ночью вы убили вашего мужа и любовника. Побойтесь Бога, Светлана Дмитриевна.
Сказать, что Раскатова была удивлена таким поворотом дел, – это ничего не сказать. Она растерянно хлопала ресницами и все не могла найтись что ответить. Но Кошкин и не собирался дожидаться: ему теперь все было ясно. Более чем ясно. Не оглянувшись ни разу, он покинул дом через ту же террасу.
Однако он и сам отдавал себе отчет, что спокоен лишь внешне. Ярость клокотала в нем, мешала ясно думать и была столь сильна, что он едва сдерживался, чтобы не произносить вслух все те ругательства, которыми мысленно одаривал Раскатову.
Она все‑таки провела его! Подумать только – пару часов назад он был о ней такого высокого мнения, что не допускал всерьез ее причастности к убийству. А теперь… она сама фактически призналась. И доказала, что пойдет на все, на любые мерзости и ухищрения, лишь бы избежать правосудия.
«Так ведь нужно арестовать ее немедля!» – Кошкин остановился, осененный этой мыслью.
Возвращаться в библиотеку ему не хотелось – по правде сказать, он не был уверен, что устоит перед нею во второй раз. Да и доказательств нет… она призналась только что, да, но кто ему, Кошкину, поверит на слово? Напротив, Раскатова непременно станет уверять всех, что ничего подобного не говорила.
Нет, здесь нужно действовать иначе… сперва заручиться поддержкой Шувалова, а потом можно и арестовывать.
Решив так, Кошкин подозвал к себе старшего из своих людей, которые, проводив экипаж с Девятовым, теперь бездельничали, и отдал распоряжение:
– Взять все выходы из дома под охрану и глаз не спускать с Раскатовой! – Кошкин поймал себя на мысли, что приказ прозвучал излишне жестко. Однако допустив на мгновение, что Раскатова попытается пустить свои чары и против этого полицейского, Кошкин рассвирепел еще более. Договорил он тихо, но столь зловеще, что человек его бледнел на глазах: – Если хоть что‑нибудь случится из ряда вон выходящее, шкуру спущу лично с тебя!