Слепое кино - стр. 14

Но Виталий уже сидел на стульчике, упав головой на колени, и, обхватив их руками, ни то о чём-то переживал, ни то что-то пережёвывал. Или уже пережевал свои переживания, но никак не мог их хоть как-то проглотить, смирится с тем, что из рациональных побуждений он отверг иррациональные, стоявшие за Розой:

Как за цветастой ширмой, за которой она ещё вчера уже прямо за столом начинала медленно для него раздеваться у него в предвкушении предстоящего им сегодня соития, слушая, как туго бьётся его мозолистое (от сердечных подвигов) сердце. Стараясь попасть в ритм с его тамтамом. И сегодня, в душе уже абсолютно обнаженная – всем своим трепетным сердцем – и готовая ко всему, совершенно искренне устремилась было к нему навстречу, светясь от счастья. Абсолютно уверенная в том, что она безусловно победит в этом нелепом состязании свою неказистую подругу, которых все красавицы берут с собой отнюдь не для того чтобы им проигрывать, но только для того чтобы более выгодно смотреться на их фоне. А вероятному другу покорённого ею красавца было кем заняться, и их компания не распалась раньше времени. Да и чтобы красавцу не пришлось разрываться пополам между старой дружбой и новой страстью.

И теперь, от внезапно охватившего её разочарования, Роза столь же решительно завернулась от Виталия в черный плащ абсолютного равнодушия. А потому – столь же решительно и распахнула его полы Банану. Представ перед ним, так сказать, во всей красе! В том самом обнаженном от любых предрассудков сиянии счастья, которое в ней вчера за столом буквально весь вечер искрилось улыбками в предвкушении своей сегодняшней победы. Снова накрыв Банана с головой плащом своего величия. Чтобы он опять утонул у неё на груди в его нежных складках и навсегда в них с тех пор потерялся, даже уже не пытаясь выпутаться из этих блестящих – в свете луны – иллюзий.

Когда Агни не выдержала этих художественных толкований Бананом реальности и заслышала новый позыв страсти, она сгребла Виталия в охапку со всеми его сомнениями и уволокла его прочь, в ночь.

И пока Виталий и Агни висли в мягком воздухе двора, в опьяненном мозгу Банана судорожно извивался скользучий червячок сумасбродной активности. И он с энтузиазмом пролетария кидал в Розу словами, отточенными, как серп, и вескими, как молот:

– Вся так называемая проблема падения Красной Империи только в том, что советский человек поддался чарам сирен радиостанций «Голос Америки» и ей подобных. Поддался и подался всей душой на Запад, и попал в Запад-ню. Именно в запад-Ню! То есть – остался голышом. После того, как Запад произвёл с ним тот же фокус, что и Азазелло4 – в варьете.

Но Роза его слов в рот почти не брала, не спеша с ответом. И только утомленно отмахивалась от его ударов по её психике, думая, что он предлагает ей раздеться, укромно под’развалившись в роскошном кресле, как на троне. Да в тишь, знай себе, потягивала остаточный «шампунь», на каждый его тезис отсверкивая хрустальным бокальчиком мерцающие радуги блуждающей под музыку рукой.

– Ну, что, пойду я домой. А то уже времени много, – решила Роза, когда «идеальная пара» вернулась в дом. – Банан, ты проводишь меня?

– Я назову тебя «день грусти»,

Я дам тебе взаймы ночей.

Расплавив плоть твоих очей.

На слёз «пластмасски» я наложу пласт ласки,