Синий иней на свирели - стр. 5
Бешено стучало сердце, гоняя горячую густую кровь по жилам, хотелось вскочить на коня – и в сабельную атаку! Ну, или хотя бы на Купаву…
Спиридон зло щерился, кривя сухие от ветра и возбуждения губы, и выглядывал среди крестьянок вдов и солдаток помоложе да посмазливее. Те, изголодавшиеся в одиночестве, были на ласки щедры и молодому крепкому агенту исполкома в них не отказывали. Правда, это мало помогало.
Являлась к нему каждое утро Купава в разных образах, но всегда одинаково соблазнительная. И от этих снов зверел Спиридон с каждым днём всё сильнее. И очень жалел, что не поехала заведующая продовольственным отделом с ними в обозе.
Уж тут, на дне исполкомовской телеги, или на постое в деревнях, где они обычно ночевали на сеновалах, уломал бы Спиридон гордячку, как есть уломал. Ну, или хотя бы вдоволь поприжимался бы к крепкому горячему телу, словно невзначай скользя ладонью по круглым коленям или, чем чёрт не шутит, и под рубаху бы ладонь пробралась. Дорога-то тряская!
Так они и кочевали, захватывая нешироким кругом все близлежащие деревни.
И вот день на пятый, сидя у костра со своими товарищами и хлебая горячую, но почти пустую похлёбку, Спиридон услышал, как кто-то, кто – он и не понял в сумраке позднего вечера, сказал:
– Завтра в Берендеевку, а потом – домой.
Спиридон вздрогнул и очнулся от своих грёз.
Берендеевка… Его родная деревня. Там отец с матерью, к которым он так и не выбрался. Только письмо с дороги отправил, когда ещё в Рамуйск собирался.
Ну что же, завтра он с ними и свидится… Сколько не откладывал, а день этот всё-таки настал.
Спиридон зябко передёрнул плечами, запахнул бушлат и задумался. Ведь завтра придётся им всё рассказать… Только как в глаза посмотреть? Как объяснить всё?
Даже мысли о Купаве вылетели из головы. Первый раз за столько дней он думал не о товарище Вечор, а вспоминал то, о чём вспоминать совсем не хотел…
3.
Грех было жаловаться Спиридону на своих родителей. Хотя, что они не его родные отец с матерью, знал он, сколько себя помнил. А вот родных мать с отцом не помнил совсем.
Как немного постарше стал, «добрые» соседские бабы рассказали ему, что и не было никогда у него отца. В девках мать его родила, опозорила и себя, и всю свою семью. Да и ещё и не понятно от кого. Не был Спиридон похож ни на кого из деревенских парней. Старухи шептались, что от лешего мать его прижила. А вернее всего, от проезжа молодца. Потому-то и отказались забирать его к себе в дом бабка с дедом. Суровые они были, не простили дочери срама на всю деревню. И была бы Спиридону прямая дорога в приют сиротский, а уж выжил бы он там или нет – одному богу известно, если б не блаженные городские, что приехали по зову души и сердца в деревню. Она – детишек учить, он – мужиков да баб лечить. Как есть блаженные!
Над его приёмными родителями в деревне сначала смеялись, а потом как-то прониклись… Потому что хоть и чудаковатые они были, но беззлобные. Да и польза от них «обчеству» оказалась немалая. Казённое письмо прочитать, прошение написать, чирьи да лихоманку полечить…
А как кузнецовой жене городской «дохтур» разродиться помог, когда все бабки повивальные от неё отказались, да с того света и мать, и дитя вытянул, так и вовсе зауважали их крестьяне. То молока крынку принесут, то репы мешок.