Синий иней на свирели - стр. 4
Спиридон подумал и расплылся в довольной ухмылке:
– Дело говоришь, товарищ Купава! Только что ты меня всё Павук да Павук? Ещё Мизгирём назови. Зови просто – Спиридон.
В тёмных, глубоких глазах Купавы мелькнуло что-то странное, как искра какая пролетела, и непонятно было – к добру или худу. Но она улыбнулась чуть теплее, чем прежде, и кивнула:
– Хорошо, товарищ Спиридон. Одно дело делаем. Можно и по имени.
Почему-то этот разговор сильно согрел душу Спиридона. Да что греха таить – очень уж глянулась ему товарищ Вечор. Купава…
Сильная, красивая, с шалым огнём в омутах глаз…
Днём – не спускал с неё глаз Спиридон, а по ночам… Снилась она ему в ранний предрассветный час в таких снах, от которых организм его вёл себя совсем уж глупо, как у пацана, который и бабы в своей жизни ещё ни разу не нюхал.
Хотя Спиридону жаловаться на недостаток женского внимания не приходилась. Бабы и девки вниманием его не обделяли. Да хоть ту же серетаршу Купавы, Маришку, взять, которая стреляла на Спиридона глазёнками да зубы мыла в день знакомства. В первый же рабочий день прижал её изголодавшийся по женской ласке Спиридон между двумя шкафами, пока Купава отсутствовала по причине совещания в Совете народных депутатов, куда её вызвали как заведующую отделом. Маришка побрыкалась малость для приличия, да и сдалась на милость победителя. Прямо тут, в кабинете, и сдалась. И с тех пор сдавалась регулярно и с удовольствием. Как и Глаша, подавальщица из исполкомовского буфета, как и Шурочка, воспитательница из детприёмника, куда Спиридона послали разобраться с поставками продовольствия.
Но Купава – это было другое.
Маришка, знающая про свою начальницу больше всех остальных, с удовольствием и в подробностях рассказала Спиридону, что Купава – дочь какого-то Полесского шляхтича, не сильно богатого, но именитого. Где-то там, в веках, затерялась даже какая-то графская фамилия, с которой семья Купавы как-то там роднилась.
Купава с роднёй порвала ещё до революции на почве идеологических разногласий. Общалась только с младшей сестрой, которая сгинула во время гражданской.
Переехала Купава в Рамуйск совсем недавно, всего за три месяца до прибытия Спиридона. Приехала одна. Тут знакомств ни с кем не водила. Трепались про неё, что любовник у неё был из народных комиссаров, да какая-то чёрная кошка между ними пробежала, вот и сослали Купаву в эту глушь и тьмутаракань. Но сколько в том трёпе было правды, а сколько брехни, никто б не сказал.
Сама Купава о своей личной жизни не распространялась и ни с кем из мужчин Рамуйска тесной дружбы не водила.
Спиридон с какой-то болезненной жадностью выслушивал и выпытывал всё новые и новые подробности из жизни своей начальницы. Но больше ничего Маришка про «товарища Вечор» не знала. Пришлось довольствоваться крохами и сплетнями.
И не знал Спиридон, чего бы ему больше хотелось: чтобы Купава «пила свой стакан воды» с каждым встречным-поперечным или блюла себя как монашка.
В первом случае у Спиридона была надежда, что и он получит свой глоток из того стакана, но при этом он мучился бы дикой ревностью. А во втором – сможет ли он покорить сердце неприступной красавицы? Тот ещё вопрос.
С обозом он поехал с тайной надеждой. Думал, поездки по деревням помогут избавиться от наваждения, но не случилось… То ли от постоянного чувства опасности, то ли от предвкушения схватки с затаившимся врагом, но был Спиридон всё время в напряжении, как та натянутая струна или тетива в луке. Тронь – и сорвётся в немыслимом полёте.