Синий иней на свирели - стр. 6
Даже староста, строгий и грубый мужик, после того, как «учителка» подготовила его сына к Земскому реальному училищу и тот сдал все вступительные экзамены, распорядился им избу подправить и дров на зиму привозить исправно да сколько потребуется.
Жилось Спиридону у городских родителей неплохо. Не обижали его, не притесняли. Наравне со своим сыном Алёшкой воспитывали. Благо ровесники они были, одногодки. Даже бывало, что Алёшке чаще от родителей доставалось. Не пороли, конечно. Не заведено у них было детей бить. Но запросто могли запереть дома с нудным учебником по французскому языку или латыни вместо купанья на реке или похода в лес.
С Алёшкой они дружили, хорошо дружили, крепко, по-мужски. Друг другу спину прикрывали, шалости от родителей таили. А ведь разные совсем были, не похожие друг на друга. И внешностью и характером. Сам Спиридон, которого в ту пору окромя как Спирькой и не звал никто, был чернявый, крепкий, шумный. И Алёшка – со светлыми рыжеватыми патлами, которые на солнце выгорали почти добела, жилистый и молчаливый, только улыбался задумчиво. Рядом со Спирькой и не заметишь его. Только когда брал в руки дудочку или даже свистульку простую, преображался до неузнаваемости – такие трели выводил, что жаворонки заслушивались.
Шалости, за которые Алёшку заставляли французские глаголы зубрить, обычно затевал Спирька. А Алёшка до ума их доводил.
Хотя это взрослые говорили – шалость, а Алёшка называл их прожекты – Идеи.
Например, придумал Спиридон, что здорово было бы спуститься по реке вниз до самых порогов. А Алёшка – тут же на песке прутиком плот рисовал, да с парусом. Не из брёвен ведь, а почитай – из хвороста и жёрдочек. А держался тот плот на воде не хуже, чем из корабельных сосен.
До порогов они тогда не добрались. Раньше их перехватили. Мужики, выловившие их, от души всыпали им с Алёшкой хворостинами, не поглядели, что сыновья дохтура да учительки. А уж дома их, как водится, напоили-накормили да за латынь посадили.
В другой раз придумал Спирька взять материн зонтик да с конька крыши прыгать. Всё равно тот зонт уже никуда больше не годился. Выцвел, и спицы погнулись.
А Алёшка подумал, почесал свой облезлый от жаркого солнца нос и соорудил из старых мешков да ивовых прутьев тот же зонт, только огроменный. И сам же первый с крыши и сиганул. А Спирька не успел – отец раньше времени домой вернулся. И первый раз в жизни так орал на сыновей, что жилы на шее вздулись, а щёки покраснели, что твой буряк. А потом, неслыханное дело, Алёшку за ухо оттаскал.
А тот ничего, молчал, не плакал. И ни разу Спирьку не сдал. Не сказал, что тот зачинщик.
И в реальное потом вместе поступили, и в кружок нелегальный пошли вместе. И на фронт – вместе. И никогда не было такого, чтобы между ними кошка пробежала. Потому что – друзья навек. На крови они поклялись свою дружбу беречь.
Даже когда в пору вошли, то не ссорились из-за девчонок. Хотя бы потому, что разные им девки нравились.
Спиридону – девки да бабы постарше глянулись. Он как-то рано разобрался, что ему от женского пола надо. Поэтому одной зазнобы и не завел.
А Алёшке – Полька нравилась, дочка пекаря. Хохотушка и озорница. Только худая больно, не шли ей отцовские караваи впрок.
Впрочем, если бы Спиридон захотел… да постарался… любую бы уломал. Но обижать брата, ссориться с ним из-за юбки – не стал. Да и тоща та Полька была. Ухватить не за что.