Сердце под прицелом - стр. 29
Ветер затрепал натянутый между палатками брезент. Один засмеялся. Не мой. Мой встал – я среагировал, поднимая прицел следом за ним. Наблюдал, как он, прикрывая руками сигарету, подкуривает. Огонек блеснул, освещая лицо бородача, когда затрещала помехами рация.
– Работаем.
Я выстрелил первым. Следом понеслась очередь остальных. Но я ее не слушал. Отследил, как моя цель дернулась, пошатнулась и рухнула в пыхнувший искрами костер. И повел прицелом дальше по ущелью. Реагируя на движение, вновь открыл огонь. Менял цель за целью, не давая шайке сориентироваться.
Крики, шум, беготня, разрывной грохот выстрелов.
Гремело в ответку – пули чиркали по камням, поднимали пыль, с глухим звуком били в землю.
– Уходящий, двадцать метров, левее склона, – проинформировал командир.
Я метнулся, выхватил, отработал.
Чуть позже, когда основная часть была разбита, по команде того же командира спустились в ближний бой и зачистили гнездо. Разнесли схрон, проверили тела, собрали оружие, документы, технику. Упаковали уцелевших. Погрузили своих раненых.
К рассвету по старому маршруту двинулись в лагерь.
Горы оставались такими же темными, даже когда небо серело, но больше не представляли опасности.
Последняя точка. Задача выполнена. Операция закрыта.
– Приказ поступил! Возвращаемся! – заорал кто-то уже в лагере.
Я, не скидывая ни шлем, ни бронежилет, ни разгрузку, проверил первым делом телефон и обнаружил с десяток пропущенных от Библиотеки.
Блядь.
Под передней частью бронника пронеслась судорога. Затем, со сходящим с переполненной тревогой башки потом, дрожью пробило спину и окаменевший пресс.
Набрал.
Вслушиваясь в рваную цепь гудков, сцепив зубы, сложил короткий матерный запрос в пустоту, чтобы гребаный сигнал дал связаться.
Один, два, три… На четвертом гудке – резкий щелчок и тяжелый выдох в динамик.
– Алло, – трубку сняла мать.
Ее взвинченный, явно запыханный голос заставил меня уже серьезно напрячься.
– Что там? – отбил сухо, без запинки.
– Рожаем, – сообщила мама.
И будто в подтверждение на фоне зазвучали лязг металлических инструментов, очевидная суета и нетипичные моему мозгу команды.
– Давай, давай, давай… Тужься, Милочка… Еще… Еще тужься… Еще немножечко, девочка… Со всех сил, родная!
Натужное и сдавленное мычание. А следом за ним крик. Долгий, адски болезненный, переходящий в мучительный стон.
Меня, блядь, пробрало новой волной дрожи. До свежего пота. Мокрыми стали даже пальцы, которыми стискивал мобильник.
– Я не могу… Не могу… Не получается… – услышал лепетание Библиотеки, и по полной, на хрен, заколотило.
– Потуги идут уже тридцать минут. Плод крупный. Не получается вытолкнуть, – скороговоркой доложила мама. – Ты когда будешь? Мила переживает, что ты не успеешь к выписке.
Еще один крик. Громче. Острее.
Я сжал переносицу и шагнул в сторону, словно это могло отдалить доносящиеся сигналы.
– Успею, – выдал исключительно ровно.
– Руслан?! Алло! Ты слышишь меня?!
Слышал. Слишком хорошо слышал.
Библиотека снова голосила, выдавая нечеловеческие усилия, и захлебывалась воздухом вперемешку с рыданиями.
С трудом переведя дыхание, я покрепче сжал мобильник.
– Слышу. Успею, говорю. Приказ пришел. Вылеты начнутся после обеда. Буду проситься в первую группу.
– Отлично… Головка большая…
– Что?
– Головка у ребенка, говорю, большая, – прорвалась мама сквозь шум помех.