Сделай мне красиво! - стр. 5
– Куда, тетенька? – я от того страха не отошла, новый накатил.
– Ясное дело, в монастырь. Куда тебе, убогой, еще деваться? Раз на мужиков стала пялиться, беда уж рядом ходит.
Тетка дверь в лавку прикрыла, в заднюю комнату меня отвела.
– У ведьм такое в заводе, как подросла девка, надо ей с мужиком, ну… поваляться, сама понимаешь, не дура уж вовсе! Ему девичность отдать, тогда сила у нее пробудится, всполыхнет, да и развернется. А как проявится, тут как тут орденцы и будут. Сигналки у них на ведьмову силу-то настроены! В храм не войдешь, там на дверях артефакты стоят, распознают силу. И тебя схватят, и меня в придачу. Убираться тебе надо из города.
– Тетечка, миленькая, да как же? – залилась я слезами, мусоля передник.
– Лотти, мое слово твердое. В монастыре тебе схорониться – самое безопасное. Стены, чай, святые, никто там тебя не найдет и искать не станет. Мужиков нет, вот и проживешь свою жизнь спокойно, сколь отмерено. А в городе тебя оставить – тебе и мне голову сложить. Отплатишь мне, племяшка, значит, за доброту мою, костром с полешками. Поняла?
Что же тут непонятного? Слез, сколько не лей, а тетка дело говорит. Сучку течную на привязи удержать трудно, а ведьму тем паче. Подведу я ее под пытки, да на костер. Я уж ей и не говорила, а уметь куда больше стала! Сил прибыло. Сейчас и тряпка за меня пыль смахивает, и щетка сама пол трет. Не такая я уж бесполезная!
Давеча тетка меня в лавке оставила, в углу сидеть, потому что жена барона Роттерхайма уж очень баба гнусная, скандальная, угодить ей трудно, вот и катается по лавкам, себя потешить, злость выплеснуть, хотя и свои есть в замке швейки, и кружевницы, и вышивальщицы.
В теткину лавку ввалилась нира Розалия, как в свой нужник, на кресло плюхнулась, давай глазами шарить, к чему прицепиться, из-за чего скандал учинить. Тетка тоже не лыком шита, знают все кругом, что нира чай с тимьяном предпочитает, да пряники мятные, того и подала сразу. На меня глядит. А я что?
Нира злится, что барон другую любит, только той беде не помочь. Хоть во что вырядись!
Потянула я с полки сорочку яркую, лимонного цвета, райскими птичками расшитую. Сама она в руки прыгнула! А баронесса и замерла, гладит шелк, а на глазах слезы. Кавалер у нее был в юности, под лимонным деревом в любви признался, да птички тогда пели, только не вышло у них ничего, кто тот нищий шевалье, и кто дочка барона? А память осталась, вот и шарит по шелку баронесса, будто ослепнув, и улыбка на ее лице мечтательная.
Дюжину взяла сорочек-то баронесса Розалия! У тетки аж сердце зашлось, отпаивать пришлось настоем пиона. Она те сорочки за неликвидную заваль посчитала, цвет-то уж больно непотребный, такое впору девкам бордельным носить! Они поярче любят!
Однако, когда нира Сельма завернула, я тетке стопку белых сорочек протянула. Тетка глаза выпучила, а я киваю: «Бери, тетя, не сомневайся»! И в разврате ищут скромности порой, и стыд им, как приправа редкостная. Откуда стыд-то у бордельных девок? А ведь подумала нира Сельма, да купила две дюжины! Красные с черными лентами, зеленые с розовыми бантами тоже купила, а белые все в руках тискала, как память о невинности своей.
Если уж решила тетка от прибыли отказаться, и впрямь беда близко. Поэтому скоренько и сундук мне дорожный собрали, и дядька отдых свой сократил. Сразу в путь тронулся. Буквально следующим утром на рассвете. Догрызла его тетка ночью, убедила с рук племянницу сбыть.