Сандалии на коньки не надевают - стр. 2
Хотелось просунуть ей между невидимыми прутьями что—то доброе, может, кусочек лакомства или деньги за проезд, который она не давала мне оплатить спокойно, и еще это ее рявканье ежесекундно ломало прутья ее внезапно подступившим и воинственным высокомерием. Прутья ее клетки искрили током, вышибали в воздух петардные залпы, а контролерша всё не унималась, и позор застилал воздух, не давая вдохнуть кислорода.
Наигранные возгласы театрально сплетались в воздухе и не предвещали хорошего, а еще раз показывали порывистость натуры и резкость ее замыслов. Явно в ее приоритете были мечты о горячей пище и обильном питье, а не шатания маятником борьбы и отчаянья по воющему песнь сумрачной дороги автобусу. Он улыбался бамперами спереди при свете, как скелет. В уголке ее памяти стояла дерзкая мечта угнать автобус и возить в нём картошку для семьи, кататься с воплями «Мы ехали домой!» зимой по насту с моста вниз по трассе, и мурашками по спине заслонять ужас и радость, одновременно захлестывающие несчастное человеческое существо в нежданном луче блеснувшей надежды на отдохновение.
А ей выдалось быть прыткой осьмиручкой, стремящейся удержать шатающуюся свою фигуру между поручней автобуса и чуть ли не кланяться в пол с гордым видом игрока в покер, проштрафившегося уловками, навыками бандитской шалавы, добывающей себе хлеб насущный.
Глядя на нее, мне расхотелось витать выше автобуса. Чуть приподнявшись и желая встать с сиденья для оплаты проезда, я качнулась, и волна центробежной силы вновь усадила меня обратно, отдав резкую боль под коленными чашками, а точнее чашами, утраченными на пире отцов.
Кто создал для человека боль, вовлекая его в игру случая и обрекая на бесправие и неравенство перед бодро шагающими в рай счастливчиками? Очевидно, это был не добрый человек или шутник, ждущий от своей жертвы воздаяния в виде одобрения или шутки, запомнив которую, он стал бы душой кампании, покоряя сердца дам и оракулов, дающих свободу совести. Оракул сказал так, и значит, сопротивляться бесполезно: был тряпкой – человеком не станешь, а был человеком – есть надежда стать зверем в схватке с экономикой страны, активно роющейся у тебя за пазухой, заботливо вычищающей углы твоих карманов и готовящей тебя ко встрече с динозаврами эпохи неолита в виде такой вот стервозной тетки, какая не давала мне оплатить мой проезд, а пихала в лицо свой ампутирующий совесть аппарат в страшных воплях, будто от душевной боли, раздирающей ее сердце. Тетка выдергивала взглядом из меня иголки ежиков, попутно прицепившихся ко мне от ее воплей, унижающих мое человеческое достоинство. Я уже ехала не дамой сердца, а даже не помню кем, но то название было так стыдно и вовсе не приклеивалось ко мне, а скорее, подходило ей самой, стоящей посреди автобуса и нечеловеческими повизгиваниями пытающейся вызвать, как минимум, рвоту всех пассажиров, понос и лихоманку, температуру и воспаление вилочковой железы для Нептуна ее душевных слёз, накалывающего нас всех вместе с ней на срединный шип вил.
И человеческая рыба исступленно мотает хвостом и жжет руки ловца чешуей, издающей и тиражирующей последний яд не победившей в схватке мяса и кожи.
Поле действий жизни
Часть 1. Атмосфера
Что дать атмосфере, лишенной кислорода мудрого созерцания, где фишки переставляет судьба в соответствии со своим внутренним уставом, и внести коррективы в глупость ее устава невозможно без элементарной смены поля для фишек. Меняет же погода температуру, магазин – вывеску, а реклама поставщика. Только фишки потребительства ныряют с головой в его отчаянную возню лапками по скользящей поверхности, и кто ты – скользящая и срывающаяся тварь, или другая человеческая тварь, нагло ставящая свои лапы на отполированную предшественниками поверхность. Предшественниками эпохи, ситуации, – все равно места действия, где перемены, подобно чесноку, убивают микробов и бацилл. Фашизм – тоже бацилла. Она заразна, так как потерпевшая сторона всегда уступает, освоив бациллу, как ботаник под предметным стеклом микроскопа. А когда под микроскопом оказывается общество, ботаник спешит убрать аппаратуру и поспешить исследовать что—либо полезное, чтобы шквал стихии не унес его стол, на котором стоит его микроскоп. Это разновидность фашизма, – балансирование под столом с микроскопом во время бушевания океанской стихии, уносящей нации и народы, оставляющей лишь опытные экземпляры и образцы. Чтобы сгодиться как экземпляр или образец, и остаться в поле действий жизни, сочиняю по—своему историю общественного устройства, дабы не искусить обрубающих концы варваров на исследование моих внутренностей, в точности таких же, как их собственные.