Рысья Падь - стр. 4
Заслышав приближающийся топот, солдат вздрогнул, вскрикнув от внезапно пронзившей всё тело страшной боли, и заскользил беспокойным взглядом по земле в поисках своего «калаша». Автомата нигде не было. «Видно, ребята, подумав, что меня убили, прихватили с собой, – догадался раненый, с облегчением нащупав на правом боку надежную «лимонку». – Если «духи», – живым не дамся…»
Эта кажущаяся простой фраза, не раз звучавшая в голове паренька, в эту минуту неожиданно обожгла и испугала его. «Неужели всё? А стук чьих-то шагов и есть мой конец? – с беспокойством думал он. – Ерунда, ещё поживём, повоюем! – старался успокоить он вдруг зашедшееся от частых ударов сердце. – Лишь бы сейчас мне отсюда выбраться. А там… Лишь бы сейчас…» Он не успел додумать уйму мыслей, вороньем облепивших контуженную при падении голову: прямо на него, тяжело ступая ботинками с высокими берцами, спокойно вышагивал одетый в федеральный камуфляж «дух», крепко сжимавший в правом кулаке смертоносный клинок…
Внимательно следя сквозь прицел снайперской винтовки Драгунова за «пижоном» в камуфляже, идущим к раненому солдату, Егор отметил, что сейчас поведение врага изменилось. Чем ближе он был к своей цели, тем больше лицо убийцы начинало походить на звериное; в нём уже не осталось ничего людского, – по сути, это было нечто, напоминающее гримасу мясника; а наполненные ненавистью глаза и по-кошачьи ловкие движения мускулистого тела ещё больше придавали этой фигуре черты хищного, осторожного зверя. Он не спеша подошёл к мальчишке, безропотно глядевшему на врага снизу вверх; когда же солдат потянулся к поясу, резко наступил тяжёлым ботинком на кисть. Потом внимательно, как все палачи, заглянул в лицо обречённой жертвы, что-то прогорланил и, свирепо оскалившись, схватил пленника за волосы. Далее отогнул голову и… взмахнул кинжалом.
Лезвие клинка вспыхнуло одновременно с Егоркиным лёгким движением пальца на спусковом крючке. Чпокнувшая посредине лба «духа» грязно-вишневая клякса напугала обезумевшего солдатика больше, чем кинжал: он рывком скинул с себя рухнувшее тело и от резанувшей резкой боли в левом плече вновь провалился в спасительное забытье…
Вятский паренёк Егор Озерков никогда не думал, что станет снайпером. И хотя на Вятке лесов предостаточно (а если забраться чуть севернее, можно набрести и на совершенно дикие медвежьи пади), на охоту он ходил не часто. Уходя же, брал с собой лишь старую отцовскую двустволку, которая, впрочем, и ружью помоложе могла дать фору: как отец в Егоркины годы отрегулировал винтовочный прицел, так за всё это время тот ни разу и не сбился. Вот что значит «школа», начавшаяся для его отца в трудные военные годы. Тогда обнаглевшие волки целыми стаями забегали в опустевшие без мужиков деревни, напоминая разбойничью лихую братию, резавшую всех подряд – собак, коров, людей. Именно это и заставило однажды баб да пацанов постарше взяться за ружьишки и самим осадить-таки волчью прыть. Правда, сказывали, не всегда те поединки с дикими сворами заканчивались победами: бывало, ружья находили, а люди пропадали бесследно. Тут поневоле научишься и заряжать, и пыж как надо вставлять, и метко стрелять, и порох завсегда сухим за печкой держать.
Но Егор по стопам отца не пошёл и заядлым охотником не стал, потому как, если честно, больше любил рыбачить – в тишине, наедине с успокаивающим шорохом волн и ласковым ветром, пропахшим рыбой и терпким дымком шипящего костра. Тем не менее до армии на его счету было десятка три косых и с пяток рыжих лисиц. Хороша матери позапрошлой зимой вышла лисья шапка, да ещё и роскошный воротник на шубу! Но не это главное. Он надолго утёр нос отцу: тот, хоть и охотник, ни разу лисьей шапкой мать не порадовал, а Егор-рыбак – вот вам, дорогая матушка, богатый головной убор из Лисы Патрикеевны…