Рысья Падь - стр. 6
Бои за Грозный на деле оказались настоящим кровавым месивом, своей жестокостью и беспощадным цинизмом порой доводившие до ступорного оцепенения. Только через неделю боёв свыкся Егор с мыслью, что отрезанные «духами» головы боевых товарищей нужно было собирать, а не отворачиваться, борясь с муторной тошнотой и головокружительной слабостью. И становилось совсем невмоготу, когда из глубоких глазниц на тебя немигающе смотрели мёртвые глаза убитого друга, с которым сутки-двое назад спина к спине сдерживал вражескую атаку…
Добрый и отзывчивый по натуре, однажды Егор поймал себя на мысли: в нём что-то изменилось. Нет, не сам он, а именно что-то в нём: то ли зачерствело, то ли окаменело. Незнакомое доселе чувство, дремавшее раньше где-то глубоко внутри, неожиданно пробудившись, оказалось востребованным в боевой обстановке. Он стал жесток, осторожен, беспощаден; желание выжить в бою заслонило собой жалость, сентиментальность и человеколюбие. Именно эти животные качества, данные человеку от рождения природой и тщательно маскируемые в обыденной жизни, – эти черты, как понял Егор, помогают выжить на войне.
Потому-то, вопреки смертоносному движению военного хаоса, Егор один из немногих продолжал оставаться в строю. Только ему, сержанту Озеркову, комбат доверял проведение сложной разведки, отправлял на ликвидацию «гнезда», а порой – и на опасный захват «языка». Вот где пригодились привитые в «учебке» навыки рукопашного боя: раз-два-три – и страшный в своей жестокости «дух» замирает, трусливо моргая глазами в ожидании последнего для него в этой жизни удара. «Аха, струхнул – значит, хороший будет «язык». Жить захочет – всё расскажет…»
Снайпером он стал случайно. Когда во второй раз отбивали здание вокзала, был наповал убит Толик Данжиев. Забайкальский бурят, «на гражданке», рассказывали, он без промаха бил соболя в глаз, не говоря уж о белке. На войне эти качества меткого стрелка пригодились как нигде. Но слишком высокий урон, нанесенный снайпером противнику, заставил «духов» вплотную заняться его поиском. Данжиев не ожидал, что боевики так озабочены его присутствием, поэтому, когда началась «охота», без труда вычислив двух снайперов, снял обоих, совсем не предполагая, что сам уже на мушке у третьего…
Его осиротевшую снайперку, которую мёртвый Толик, как невесту, продолжал прижимать к груди скрюченными пальцами, доверили Озеркову. В роте «драгуновка» была единственной.
В последнее время в Егоркином сердце надёжно поселилась месть. Он мстил за погибших друзей, за русые головы, одиноко лежавшие на битом асфальте, за убитых накануне ротного и комбата. Да, он изменился, но оставаться прежним не было никакой возможности. Он «снял» убийцу Толика уже через день. Но за этот несчастный день снайперша успела дел наворотить – будь здоров. Зато и сама наследила, торопясь, видимо, нахапать «зелени» на всю оставшуюся жизнь. Только зря старалась: погнавшись за лёгкой кровавой наживой, увлеклась и подставилась…
Сержант Озерков зарубок на прикладе винтовки не делал, потому как они, зарубки эти, навсегда оставались в нём, окончательно изматывая зачерствевшее, словно примороженное первым инеем, сердце. Но Егор верил – дай срок, и он отойдёт. А вот с сердечными зарубками сложнее: не привык вятский парнишка людей убивать, пусть и лютых врагов. А если и убивал, то не для зарубок: так требовали военные будни.