Русский дневник солдата вермахта. От Вислы до Волги. 1941-1943 - стр. 27

Таким был и маляр Вилли Рюкенштайнер, умный очкарик, служивший в армии с первых дней присоединения Австрии к Германии, но в то же время в развязывании войны обвинявший Гитлера.

– И как это соотносится со страдающей натурой человека, постоянно ведущего войны? – спросил я его.

– Мы не были за Гитлера, – ответил он.

– Но я читал и видел собственными глазами, как ликовала Австрия, когда наши части вошли на ее территорию.

– Это была волна воодушевления обманутых и растленных.

По его мнению, народ Австрии была растлен. Он не соглашался с тем, что Гитлер являлся своеобразным скальпелем в руках божественного хирурга, что его фигура имела тайный смысл. Хорошо развитый инстинкт Рюкенштайнера, имевшего цыганско-богемские корни, подсказывал ему, что Гитлер являлся преступником.

– Да ну тебя с твоей теорией божественного бича, – отмахнулся он. – И кто только в это верит?

– Ты забываешь, что боги были на стороне Аттилы[37].

Наша рота была на марше, пока не достигла долины реки Десна[38], чьи воды по цвету напоминали грозовые облака. На следующий день мы дошли до села Сопин. В моих воспоминаниях все смешалось. Остались лишь отдельные эпизоды и впечатления: десятикратные попытки взятия высоты, перерывы между боями в лесочке, разорвавшийся снаряд на полевой кухне, повар без руки и Цанглер, надвигающийся с поднятыми кулаками на курьера, потерявшего под обстрелом свой велосипед, с криком: «Уж лучше бы вы, чем велосипед!», Доршик[39] и Чагов. Так, кажется, назывались эти Богом забытые деревушки. Никогда раньше не слышал эти названия. Это была уже не Европа. Так и казалось, что вот-вот появятся верблюды и напугают своим видом и запахом наших лошадей.

Русский корпус, отрезанный в результате наших марш-бросков от основных сил, в течение дня выпустил по нас весь свой боезапас снарядов. И снова дом какой-то повитухи, где я помогал Эрхарду выпекать хлеб. Поразительно, как ловко он обращался с ухватом и коромыслом – странной утварью домохозяйки. Ему даже были известны их названия.

Потом снова дождливые дни, марши, которым, казалось, не будет конца. Мы промокли насквозь и бегали, чтобы согреться. Время от времени я скакал верхом, чтобы дать отдых своим ногам. Запомнился издыхавший белый конь, которому пуля попала прямо в глаз. Впереди нас было Черное море, и мне вспомнились легенды по поиску Золотого руна, рассказы о Колхиде[40] и Трапезунде[41]. Шел непрерывный дождь, капли которого все время попадали мне за шиворот. На скаку, размечтавшись, я незаметно для себя задремал, и мне приснился странный сон. Будто бы я стал лошадью и меня будит конь. Тут я и проснулся.

После обеда 27 июля мы в колонне поднимались на какую-то высотку. Внезапно разорвалось несколько снарядов. У одной повозки лопнула шестеренка, и она завалилась. Один возница был убит, а у другого оторвало обе руки. Он с криком бросился прочь, но тут же замертво упал.

Вечером того же дня при переодевании я впервые обнаружил у себя вшей, стыдливо умолчал об этом, но скоро обратил внимание на то, что вся рота стала нещадно чесаться.

Первым взводом нашей роты командовал лейтенант Гетц. Еще во Франции мы стали с ним друзьями. Это был высокий крепкий мужчина из Швабии. До войны он учился на агронома. Ему потребовалась вся его ловкость, чтобы добиться моего перевода в свой взвод, поскольку мне становилось все труднее выносить Цанглера.