Русалочьи сны, или Наречённая плакучей ивы - стр. 26
На поверхности всё оделось в сочный зелёный цвет, и даже дядя Митяй сделался приветливее и улыбчивее, будто бы и помолодел лет на двадцать. Смотрел на шалости русалок, усевшись на старой коряге, сложив огромные крепкие руки на палке-посохе, и подставлял разгладившиеся морщинки вокруг глаз и рта ласковому солнцу.
Подарки приносил из леса, белок подзывал и позволял девушкам кормить их с рук орешками, а русалки, знай, водили хороводы и играли в догонялки, чтобы согреться. Лада тоже участвовала вместе со всеми больше из страха «быть не такой, как все» да ещё и потому, что Праскева за ней наблюдала, примечала, когда она науку соблазнять постигала, пусть и на лешем.
Лада подсаживалась рядом, беседы о лесе заводила, дядя Митяй только посмеивался, но стал выделять её среди других, делился рассказами о том, как можно путника, не принёсшего ему подарка, не попросившего как следует о помощи или дозволении пройти по чужим владениям, запутать и вывести туда, куда Лада скажет.
— Ты молода, вот и развлекайся! А другим неповадно будет ко мне без спросу ходить, много последнее время люду повадилось в моих лесах охотиться да зверьё почём зря пугать. Слышала, что разрослась твоя деревня? То-то, и мне не нравится.
— Хорошее дело, молодец! — похвалила Праскева, когда Лада пересказала ей разговор с лешим. — Дело быстро на лад пойдёт.
— Я так не могу. Зачем губить людей?
— А зачем они губят травы, собирая на засушку, стреляют волка или кабана, задирают собаками зайца? Ради забавы. И для дела, для пропитания, для излечения. Вот и мы так, — прочитала отповедь Праскева, нахмурившись и поручив Ладе отправляться по делам и не попадаться пока на глаза.
Ну вот и славно! Лада была рада отсрочке и не любила выходить на берег: пугало её, что в сторону дома больше не тянет, что к людям она поневоле стала испытывать отвращение, особенно после одного случая, когда молодец из заезжих пытался изловить её в лесу, приняв за селянку, намерения сего пьяного парня сомнений не вызывали.
Убежала тогда, дядя Митяй помог, сказав позже, что могла сама его защекотать, а не старика звать на подмогу.
О судьбе юноши спрашивать Лада не стала. Боялась услышать, что из лесу он не вышел, а пуще того, опасалась, что поняв сие, не испытает сожаления. В груди Лады помимо воли поселилось стылая радость: ей жить не дали, как хочет, так почему другим повезти должно? Тем более, таким, как тот молодой человек с пьяными глазами и грязными речами.
Пришло лето, минул Троицын праздник, и Ладу избрали среди тех троих, кто должен был лишить жизни несчастного, пожелавшего русалку.
— Много лет уже мы того не делали, вижу, как некоторые ослабли, — Праскева избрала Ладу и Василину, третьей была она сама.
— Русалочья неделя настала, теперь наша седьмица, — радостно потирала руки Василина, и глаза её тёмно-синие заискрились потусторонним огнём. Холодным и ярким.
Лада только плечами пожала, более не противясь: надо, так надо. Надеялась, правда, что до неё черёд не дойдёт, не сыщется молодец, потому как она любила сиживать на ветвях старой плакучей ивы и петь грустные песни, заслышав которые у смертного сердце сковывало такой сильной тоской, что свет белый не мил казался. Вот и уходил поскорее, пока ноги нести могли.
В этот раз Праскева с «сестрицами» вышли на берег, едва наступили вечерние сумерки. Оделись для ночи как мирянки, одежда сохла в летнюю душную ночь быстро. Уселись на траву неподалёку от озера и принялись плести венки, заготовив заранее травы и лозы.